Белый юг

— Почему девушка выходит замуж за того или иного человека? — медленно отвечала она. — Это было в 1938 году. Эрик был очень привлекательный: высокий, белокурый и очень живой. Он отличный лыжник, прекрасно танцует и держит красивую маленькую яхту. Все считали, что мне очень повезло.

— А он оказался фальшивкой?

— Да.

— Когда же вы это обнаружили?

— Во время войны. Ведь взрослыми мы стали во время войны. Прежде я только и думала как бы получше провести время… Я училась в Лондоне и в Париже… Но жила ради вечеринок, лыж и прогулок на яхте. Потом к нам в Норвегию пришли немцы. — Ее заблестевшие было глаза снова угасли. — Из Осло тогда исчезли все ребята, которых я знала. Они ушли на север, чтобы принять участие в борьбе: одни — через Северное море на воссоединение с норвежскими силами, другие — в горы, в ряды Сопротивления. — Тут она остановилась. Ее губы были плотно сжаты.

— Но Эрик не ушел… — докончил я за нее.

— Да. — В ее голосе неожиданно вспыхнула ярость. — Ему, видите ли, нравились немцы. Ему нравился нацистский образ жизни. В нем он находил удовлетворение какой-то — трудно сказать словами — жажде самовыражения, что ли. Вы понимаете?

Я подумал о матери, так энергично помогавшей Эрику в подборе экипажа, об отце, который определял его жизнь, не оставляя ему ничего, за что приходилось бы самому бороться. Мне все было понятно.

— Но почему его не интернировали? — спросил я. — Он ведь англичанин?

— Нет. Южноафриканец. Он считает себя буром по отцу, а его мать — норвежка. Немецкая полиция часто проверяла его.

— А был ли полковник Бланд в Норвегии во время войны?

— Нет. В Лондоне. Но мать Эрика оставалась в Саннефьорде. Она очень богата, так что отсутствие отца не было для него столь уж важным… — После некоторого колебания она продолжала: — Мы стали ссориться. Я отказывалась с ним выходить. В большинстве компаний, куда он ходил, были немцы. Потом стало действовать Сопротивление. Я пыталась заставить его присоединиться к ребятам, продолжавшим борьбу. Я от него не отставала, пока наконец он не согласился. Мы считали, что он мог бы быть полезным, учитывая его связи с немцами. Мы забывали, что и немцы могли бы считать его полезным, учитывая его связи с норвежцами. Он отправился в горы для приема очередного груза, который сбрасывали с самолетов. Неделю спустя группа Сопротивления, принимавшая груз на этом же месте, была полностью уничтожена. Но ни у кого не возникло никаких подозрений…

— Кроме вас, — произнес я, когда она остановилась, кусая губы.

— Да. Я это вытянула из него однажды ночью, когда он был пьян. Ведь он… он даже хвастался этим. Это было ужасно. У меня не хватило мужества сообщить об этом руководству Сопротивления. Он это знал, и… — Она быстро взглянула на меня. — То, что я сейчас вам рассказала, не известно никому. Поэтому, пожалуйста… Хотя это не имеет никакого значения. — В ее тоне послышалась горечь. — Да никто бы этому и не поверил. Он так обаятелен… Его отец… — Она беспомощно вздохнула.

— Вы, конечно, никогда не рассказывали ему об этом?

— Нет, — ответила она. — Ни одному отцу не хотела бы я рассказать такое о его сыне… не будь в этом крайней необходимости.

После этого последовало долгое молчание.

— Давайте потанцуем, — вдруг сказала она.

Когда я поднялся, она взяла мою руку:

— Спасибо вам за то, что вы… такой милый.

Танцуя, она прижималась ко мне, а в такси на обратном пути в аэропорт позволила себя поцеловать.

Но когда машина въехала в ворота аэропорта, я снова заметил в ее глазах беспокойство. Она поймала мой взгляд и скривила губы.

— Вот Золушка и снова дома, — сказала она ровным тоном. Затем во внезапном порыве она схватила мою руку. — Это был чудесный вечер, — тихо произнесла она. — Может быть, если бы я встретила такого человека, как вы… — Тут она задумалась…

Нас ожидали. Через десять минут огни Каира уже исчезали под нами, а впереди простиралась черная ночь пустыни.

Было, наверное, около четырех утра, когда меня разбудил звук задвигаемой двери. Из пилотской кабины вышел Тим. Пройдя мимо меня, он остановился возле Бланда и потрогал его за плечо.

— Полковник Бланд, вам срочная радиограмма, — сказал он тихо.

Я повернулся в кресле. Лицо Бланда было бледным и отекшим. Он растерянно глядел вниз, на дрожащую в его руке полоску бумаги.

— Вы будете посылать ответ? — спросил Тим.

— Нет, нет, ответа не будет. — Голос полковника был еле слышен.

— Извините, что в такое раннее время приношу плохие вести.

Тим пошел назад в кабину. Я попытался снова заснуть. Но не мог. Я все думал: что же там такое в этой радиограмме? Почему-то я был уверен, что она имеет отношение к Джуди.

Наступил рассвет, вскоре над горизонтом выросла покрытая снегом вершина Килиманджаро, и мы пошли на посадку в Найроби.

Мы завтракали все вместе, но Бланд ни к чему не притронулся.

Когда все встали из-за стола, я заметил, как полковник сделал Джуди знак, чтобы она с ним вышла. Он отсутствовал недолго и вернулся один.

— А где миссис Бланд? — спросил я его. — Что-нибудь случилось?

— Нет, — ответил он. — Ничего.

Своим тоном он дал мне понять, что это не мое дело.