Белый камень

Большой монах не смог оценить истинное значение слова «почти».

— Ну a вы? Зачем он вызвал вас в такую рань, что он собирался вам сказать?

Бенжамен приготовил ответ на этот вопрос заранее.

— Меня тоже побаловали, если можно это так называть! Меня вызвали для уборки в хорошо известном вам месте, в той комнатушке, что примыкает к кабинету настоятеля. Отец Антоний решил наконец навести там порядок. Как видите, сегодня мы оба выполняли особые поручения, каждый в своей любимой области, и мы оба в конечном счете прекрасно провели день.

Бенжамен нарочно добавил в свои слова малую толику досады, желая ввести собеседника в заблуждение. Внутренне он почти поверил в то, что говорил. Может быть, он действительно был прирожденным актером, не нашедшим своего призвания? А игра, которую он вел, оттягивая момент, когда можно будет все рассказать товарищу, вызывала в нем почти такие же сильные чувства, как те, что он испытал, обнаружив среди бумажного барахла связки драгоценных отчетов.

Бенжамен подумал, что в этом и заключается удовольствие делать подарки: всячески оттягивать момент вручения желаемого, зная, что очень скоро тот, кому предназначен твой дар, удивленно замрет, широко раскрыв глаза от восхищения.

Продлевая таким образом собственное удовольствие, Бенжамен в некотором смысле предавался греху сладострастия.

— Зависть — дурное чувство, — заметил брат Бенедикт, все еще ни о чем не догадываясь. — Испокон веков самая тяжелая работа достается послушникам, а редкие дела на воле — старым монахам вроде меня. По-моему, это правильно. Ну что, кладовка пробудила в вас приятные воспоминания?

— Я вспомнил одну из самых значительных страниц моей монастырской жизни! — заверил его Бенжамен, улыбаясь. — Но вы меня не так поняли. Я не жалуюсь на работу, которая мне поручена, напротив, у меня нет ни малейшего желания куда-нибудь выходить. Особенно теперь, — заключил он, сделав несколько театральную паузу.

Кажется, он переборщил с двусмысленными намеками: большой монах нахмурился и внимательно вгляделся в собеседника.

— Рад слышать, брат мой, — ответил он с сомнением в голосе, — но позвольте и мне кое о чем вас спросить. Мне известно, как близко к сердцу принимаете вы наши поиски, как много сил в них вкладываете, понимаю, что в этом есть и доля моей вины, но в чем состоит ваше призвание? Я хочу сказать… Считаете ли вы, что жизнь в аскезе будет удовлетворять вас и тогда, когда мы наконец найдем истину, к которой стремимся?

На Бенжамена этот вопрос подействовал как холодный душ. До сих пор он веселился от души. День прошел великолепно, был исполнен эмоций, интриг и удовольствия, как вдруг его компаньон бросил ему в лицо этот проклятый вопрос. Он так старался не думать об этом, что ему почти удалось забыть. Молодой человек с трудом выдавил из себя улыбку, полную досады. Он так радовался, собираясь застать собеседника врасплох, и вдруг такое!.. Надо было признать, что он попался первым. Юноша решил, что не стоит обижаться на большого монаха. Тот был прав: нельзя было забывать о главном, ради чего он оказался в обители.

Заметив, как потемнело лицо послушника, брат Бенедикт попытался извиниться:

— Я понимаю, что лезу куда не следует. Простите, брат мой, это меня не касается.