Белый хрен в конопляном поле

Порол он сына и недоуздком, и чересседельником, и шлеей, и шлейкой, и подпругой, и гужами, и вожжами, и постромками, и поводьями, и, наконец, временами.

Выходила двойная польза: и товару испытание на прочность, и отроку отеческое наставление.

Спина и то, что ниже ее, у Стремглава от наставлений настолько закалились и задубели, что на коне он мог всю жизнь проездить без всякого седла и не опасаться вражеской стрелы в спину.

Но не мечталось даже бойкому Стремглаву ни на коне подолгу красоваться, ни в бою отличаться, поскольку батюшка хотел передать старшенькому и единственному сыночку свое ремесло. Шорник Обух был жаден и у кожевников готовые кожи не покупал, а подрабатывал сам еще и живодером, и дубильщиком, и мяльщиком. В сарае, а подчас и в избе, стояли кадушки, источавшие самый гнусный запах. Известно ведь, чем дубят шкуры, если на квасцы денег жалко: куриным пометом…

Имелась и еще, помимо природной злобы, у шорника причина сынка своего ненавидеть.

… Было тогда Стремглаву лет пять или меньше — кто в деревне годы-то считает?

Однажды ночью возникла у младенца великая нужда: поглядеть на звезды, которые в безлунную ночь горят особенно ярко.

Он вышел за ворота, запрокинул головенку и начал дивиться небесному устройству, а дивиться он умел.

Удивление было прервано тележным скрипом.

Тележного скрипа Стремглавка уже не боялся, не маленький. Поэтому он никуда не убежал, а решил подождать, кто приедет.

Тележный скрип приблизился. Мало того, к нему присоединился человеческий голос, такой же скрипучий:

— Ну, люди! Прямо-таки порождения крокодилов! Старого старика ни в одну избу не хотят впустить, словно он головорез либо сквернавец какой! Я для вас стараюсь, можно сказать, в гроб себя заживо загнал, а вы… Мне бы щец горячих похлебать, в баньке попариться, косточки побаловать… Эх, напрасны мои труды: все как есть люди сволочи!

«Как это — все люди? — подумал мальчонка. — И мама? И батюшка? И я? И корова наша? И кот Кулик?» (Куликом умного кота прозвали за то, что он ухитрился поймать одноименную птицу.) — Дедушка! Пойдем к нам! — радостно предложил Стремглав. — У нас как раз собираются баню топить, мы всегда ее поздно топим, батюшка допоздна работать велит. Только ты его слушайся — он у нас строгий! Может и выпороть…

Скрип колес пресекся.

— Там посмотрим, кто кого выпорет. Ну-ка, где ты там, доброхот нежданный? Веди в избу, коли обещал! Горе тому, кто даже нечаянных, опрометчивых посулов не выполняет: ничего он в жизни не добьется!

И крепкая рука ухватила Стремглавову ручонку, словно незнакомец умел видеть во тьме.

— Дедушка, давай я потом коня твоего распрягу, оботру, напою, овса ему задам…

— Конь у меня самостоятельный… Ты веди!

Тут Стремглав опомнился. Вдруг это и вправду лихой человек — вон хватка-то какая… Батюшка ведь убьет… То есть он сначала пришлого убьет, а уж потом за сына-дурака примется: не тащи в дом первого встречного, да еще ночью, да еще безлунной!

— Чего? Какие такие старые странники? — взаправду зарычал шорник, когда сын с пришельцем зашли в избу.

— Я, батюшка, его пригласил… — пискнул Стремглав.

Шорник Обух вынул из-за спины топор, внимательно осмотрел странника, примеряясь, нет ли у него чего ценного, такового не обнаружил и снова заорал:

— Я на тебя, старого пса, молодых кобелей спущу! Пошел вон на все на три на тайные руны!

Странник отпустил мальчишку и протянул руку к хозяину:

— Ариды и Мариды, Ариды и Макариды! Макариды и Аскариды! Вы идите во дальнюю страну, где деревья не шумят, где девка косы не плетет, где юноша прута не строгает…

Шорник выронил топор.

— Понял, кто перед тобой? Ладно, для сына твоего тебя прощаю, поскольку он еще не вырос, а уже смел, честен и добр. Что-то потом останется… Ведь он не только тебя, он всю вашу деревню спас. Если бы меня ни в один дом не впустили, я бы ее куриной лапкой обвел — знаешь, что после того бывает?

Шорник испуганно кивнул.

— Да не трясись ты — перед мальцом не позорься! Где там твоя баня?

… Сколь не таимничай, а станется и правду сказать.

Конечно, печи в Посконии были никакие не деревянные, такую ни один кудесный мастер не сотворит. Обычные были печи, кирпичные были печи. Да и на что нужна деревянная печь, много ли она тепла сохранит?

Просто заморских гостей, как полагается, водили в баню. И потом они дома рассказывали про чудное ее устройство. Рассказы передавались дальше, по пути злостно перевираясь и обрастая самыми невероятными подробностями. В иных странах, кроме Посконии, Чухонии да Варягии, таких бань сроду не было, люди там в лоханках мылись — вот позорище-то! Владыка могучий в лоханке сидит! Значит, так и возникла сказка о том, что в Посконии, мол, деревянные печи… … В бане пришелец оказался крепким жилистым стариком, и лицо у него было узкое и грозное, как секира. Болярское, словом, было лицо, а вот одежда мужицкая.

— Потом посиди-ка ночку, повыжаривай гостей, — приказал он хозяину, кивнув на рубище свое.

Шорник словно язык во щи обронил — кивал только покорно злою своей головой.