Белый клинок

Дом, доу, вау!По реке поплыву,По Зеленой РекеСо свирелью в рукеЗолотые цветы соберу…Дом, доу, вау.Цветы соберуНа венок золотойСо живою звездой,Звездой, что угаснет к утру.Дом, доу, вау!Венок золотойСо живою звездой,Со мною самой

Тебе подарю —И умру.Дом, доу, вау,Дом, доу, вау,По Зеленой Реке поплыву…

«Я умер! — думает он. И она тоже умерла. Нижний Мир! Вот он какой! Как легко! А умирать не страшно. Только больно. У меня больше нет тела (думает он). И у нее нет тела. Огонек! И — Дом, доу, вау… Вот он какой, Нижний Мир…»

Голос стихает.

«Не умолкай — думает он. — Ты нужен мне!»

Но голос прячется. Только розовый тусклый огонь, который ничего не освещает…

Слабый свет пробивается через опущенные веки. Он пробует открыть глаза — но не может. Он чувствует что-то на лице. Хочет шевельнуть рукой — руки нет.

— Не двигайся! — ласковый голос.

— Эйрис?

— Молчи! Тебе нельзя говорить, двигаться, смотреть! Еще долго, Несмех! Еще долго…

— Это ты пела? — спрашивает он. Думает, что спрашивает.

— Спи, Несмех! Спи! — Он чувствует ее руку на лбу. — Спи!

Снова тусклый свет и ее голос:

— Что? — сколько он спал? Долго! Зато появилось лицо. Его лицо: нос, рот, глаза, губы…

— Ты можешь говорить.

— Что со мной?

— Ты едва не ушел, Несмех!

— Ушел? Что было со мной, Эйрис?

— Потом, Несмех! Ты устанешь!

— Это ты пела?

— Я, Несмех! Звала тебя, чтобы ты… Спи, Несмех, спи…

— Доброе утро, Большой!

Как славно лежать не двигаясь! Как славно быть собой, чувствовать свое тело, руки Эйрис, касающиеся кожи. Не хочется шевелиться, но хочется открыть глаза. Он открывает их и видит над собой легкую желто-зеленую крышу из переплетенных стеблей тростника. Такую же, как в доме, где он родился… Он не в пещере!

— Где я? — спрашивает и удивляется слабости своего голоса.

— Не тревожься! — Лицо Эйрис. Золотисто-коричневое. Гладкая кожа покрыта светлым пушком, чуть более густым в уголках рта и в ямке под нижней, немного оттопыренной губой.

— Эйрис! — с нежностью произносит он и улыбается.

Рука девушки приподнимает его голову, подносит к губам чашу с прохладным, розовым, кисло-сладким напитком. Край чаши изнутри покрыт орнаментом неведомого Несмеху письма. Крохотные капельки влаги задержались в штрихах резьбы. Рука Эйрис крепко и бережно сжимает его затылок до тех пор, пока чаша не пустеет.

Откинувшись на мягкую(!) подушку, он вдруг замечает: стоит подольше посмотреть на что-нибудь: письмена на чаше, тростниковые стебли на потолке, маленькую грудь Эйрис, сиреневого краба, бегущего по стене, — и то, на чем останавливается взгляд, приближается, увеличивается в размерах.

«Это мне знакомо, — думает Несмех. — Откуда?»

Ему снились сны. Удивительные сны, в которых было его прошлое и его будущее. Живые видения. Что-то очень важное… Но нет, он не помнит ничего!

— Тебе лучше? — говорит Эйрис.

— Мне — очень хорошо! — Он радуется, но счастье его омрачено: он забыл что-то важное.

— Я расскажу тебе о том, что было.

— Ты — знаешь? — Нет, он не произносит вслух, просто думает. Надо смириться с тем, что он — забыл!

Эйрис откидывает край одеяла и ложится рядом, обнимает, придвигает его большую голову к своему плечу. По тому, как она это делает, Несмех догадывается: и ложе его, и соприкосновения их тел привычны девушке.

— Ты прогнал его! — говорит она.

«Нет, она не знает!» — разочарованно думает Несмех.

— Ты прогнал его! Ты был стремительней демона! Даже я видела лишь тень твою и то, что оставлял твой меч!

«О чем она? — удивляется Несмех. — Ах да!» Но это было так давно. Сколько жизней назад?

— Ты напугал его, Большой! До смерти напугал!

— А я думал — он убил меня! — вспоминает Несмех. — Он схватил меня…

— Я видела! Но ты ускользнул! Ускользнул, а он убежал! На трех лапах! Как крыса! — Ее жаркий восторженный шепот обжигает ухо.

— А что было потом? — спрашивает он.

— Ты отдал всю свою силу! — сокрушенно произносит Эйрис. — Жизнь оставила тебя, и ты стал беспомощней новорожденного щенка. А я… Я взяла меч и села рядом с тобой. Но прежде послала зов. Хотя не надеялась, что меня услышат: я… мне тоже досталось.

Эйрис тихо засмеялась, хотя Несмех не находил в сказанном ничего смешного.

— Я сидела рядом с тобой и ждала: кто придет? Кого Вечное Лоно пошлет взять наши жизни?

Никто не приходил. Но солнце уже коснулось гор, я чувствовала это. И сумерки сгущались. И тишина была вокруг такая, какая бывает в Лоне лишь перед приходом темноты.

Сумерки сгущались, и я услышала треск ломающихся ветвей. Подумала: кто-то из детей Лона идет на запах крови!

А это был краурх. Наш краурх! И девять Охотников. Слушающий послал их за нами. До него дошел мой зов, благодарение богам! А потом мой зов дошел до тебя — и ты вернулся!

— Я привык приходить на твой зов! — сказал Несмех. — Я ведь твой ученик!

— Да! Но уже ненадолго! — Девушка погладила его по щеке.