Белый круг

Мирослав залил, размешал. Вкусно, и гуща вся осела на дно. Вот евреи, вот, пожалуйста! Додумались! Боц! Кто еще так готовит кофе? В Париже даже не поверят, если рассказать, а они догадались. И так во всем, буквально во всем, не говоря уже о баньке.

- Хаим, а, Хаим, - сказал Мирослав Г, - если, считай, сегодня начали закончим когда? Считая сушку, считая все? Все двадцать штук?

- Бери месяц, - щелкая шпагатом по холсту, сказал Хаим. - Не ошибешься.

17. Кельн

- Вы совершили подвиг, - сказала Магда своим густым, маслянистым голосом. - Вы открыли Трою, вы - Шлиман... Теперь пора приоткрыть занавес. Не открыть, а только чуть-чуть приподнять.

Стеф Рунич сожмурил глаза и согласно кивнул.

Они вдвоем сидели в Золотой комнате галереи "Белый Круг", а третьим здесь был - Кац: семь его холстов стояли вдоль стен, пять рисунков были разложены на просмотровом столе.

- Ну он и фрукт, - сказал Стеф, - этот Левин, этот психиатр! Святой инквизиции на него нет...

- Так вы полагаете, что часть шедевров, - указывая на картины, сказала Магда, - так и осталась лежать у него под кроватью?

Стеф был в этом уверен. Переговоры с Душеломом носили затяжной и утомительный характер. Левин путался, сбивался, противоречил сам себе и нисколько этим не смущался. Взгляд его был чист, как Божья роса; он прекрасно себя чувствовал. Иногда Стефу казалось, что лукавый профессор просто над ним издевается. Владимир Ильич вел себя так, как будто пришел его звездный час, и какая теперь разница - врет он, шутит или рассказывает дурацкие истории из жизни сумасшедших. Он понимал прекрасно, что Стеф всецело от него зависит, что деньги Стефа так или иначе перекочуют в его, Владимира Ильича, худой карман. Он дожил, дождался, дотянулся: Кац, его Кац, наконец-то всплыл со дна и отряхивается, рассыпая брильянтовые брызги. В этом заключен какой-то непостижимый высший замысел: нищий кзылградский безумец с расписной сумой через плечо обеспечивает ветерану советской психиатрии профессору Левину беззаботное существование - со счетом в банке, в приличной квартире, в Нью-Йорке. Или можно уехать во Флориду, купить там домик и наслаждаться жизнью на берегу океана: в цветастых бермудах по колено сидеть под пальмой на ухоженном газоне, читать газету, грызть орехи роскошными новыми зубами. Спасибо, Кац, спасибо от всей души! Надо только отложить десяток лучших картин и придержать год-другой, пока цена на них не взойдет, как полная луна. И уже потом, по мере надобности, продавать. А пока что - не спешить, ни в коем случае! И держать этого голубчика - троюродного племянника или кем он там доводится покойному Кацу - в руках: пусть еще раз придет, а потом еще. Аппетит приходит во время еды, это проверено.

- Я ходил к нему, как на службу, - сказал Стеф Рунич, и Магда сочувственно кивнула. - Он меня прямо измучил: "Я нашел картину, масло, у одного моего приятеля, в Чикаго, дайте денег, я слетаю". Никакого, понятно, нет приятеля, все лежит под кроватью. И так целую неделю подряд - то в Чикаго, то в Майами, то у черта на рогах.

- Как же получить остальное? - спросила Магда. - Мы сделаем выставку, это будет, действительно, бомба!

- Кое-какие адреса он мне все-таки продал, - сказал Стеф. - Адреса и телефоны здесь, в Европе. Я уже проверил - есть! Это из того, что он сам вывез.

- А много вывез? - спросила Магда.

- Около ста работ, он говорит, - сказал Стеф. - И он - единственный источник, больше никто Каца не вез. Прага, Берлин. Две работы ушли в Ниццу. Мы должны найти все - и купить.

- Чем раньше, тем лучше, - сказала Магда. - Поедете?

- Поеду, - сказал Стеф. - О чем речь!

Принесли кофе. Стеф с удовольствием прихлебывал из фарфоровой тонкой чашечки, грыз поджаристые палочки печенья, осыпанные ореховой стружкой. Безоблачно сиял серебряный молочник с густыми золотистыми сливками, тяжелые хрустальные пепельницы разноцветно посверкивали резными гранями. Подземная Золотая комната галереи "Белый Круг" представлялась Стефу Руничу похожей на капитанский салон стройного старинного парусника, отмеряющего мили вдали от земли, в отрыве от людской суеты. Среди серебра, золота и драгоценных картин Стеф видел себя предприимчивым, решительным пиратом, готовым ко всяким опасностям вольной морской жизни. Жаль только, что парусник в конце концов подойдет к земле, надо будет сходить на берег и ехать в Прагу на поиски Каца.

- Как это необъяснимо, - сказала Магда. - Мамина треугольная картинка, письмо Каца в галерею, в теперь вот эти поиски, выставка... Да нужно ли искать объяснений!

- Самое здесь фантастическое, - сказал Стеф, - это история треугольной картинки и Новосибирск. А что было между Новосибирском и Кельном?

- Полмира, - сказала Магда.

Смерть Лидии Христиановны все спутала, все смешала. Устоявшаяся было жизнь девочки Мири, беженки, вновь вышла из берегов - как три года назад в Краснополье, в расстрельный день.