Белый легион: Террор не пройдёт!

Им продолжало владеть ощущение какой-то ирреальности происходящего. Дело даже не в том, что Белидзе мёртв — человек смертен, и внезапно смертен. Дело в том, что он не мог покончить жизнь самоубийством. А если это не самоубийство, то привычный мир, в котором нашёл свой тёплый уголок Гурвич, рушится на глазах. И реализуются самые потаённые кошмары. И получается, что за его жизнь теперь и ломаный грош — много.

Гурвич сдержался, чтобы не застонать. Подбросил сползающую сумку на плече. И, согнувшись, направился вперёд. В голове вертелись, как по кругу, мысли — сон, кошмар, не может быть, так и есть. Но крутились как-то тупо, не окрашенные в эмоции. В течении этих мыслей была какая-то магия. Потом глаз непроизвольно заскользил по асфальту, следуя изгибу пересекающих его трещин. В голову вдруг полезло, что эти трещины наверняка несут в себе скрытый смысл. В них язык взаимоотношения хаоса и гармонии. Конфликт залитого бетоном ровного и совершённого в своей завершённости пространства и сил разрушения, желающих нарушить порядок вещей… Стоп, оборвал он себя. Совсем не туда понесло. Так и до Канатчиковой дачи недалеко.

Гурвич распрямился. Встряхнул головой. Обозвал себя психом… Мысленно приказал себе собраться… Впрочем, без особого успеха.

В небольшом здании вокзала, выкрашенном в весёленький, как молодая трава, зелёный цвет, Гурвич направился к окошку кассы. Протянул деньги. Получил билет. Посмотрел на расписание. Электричка отходила через двадцать минут — в полпятого.

Эти заученные, миллион раз повторенные действия вернули его на грешную землю. Он вышел из странного состояния полутранса. Чувства обострились. И, наконец, пришёл страх. Страх за свою шкуру и перед неопределённостью. Он таился в нем уже давно, когда программист просчитал все варианты. Он не верил в свои худшие опасения. Но все пошло именно по самому дрянному варианту.

Гурвич пошатался по тесному зданию вокзальчика, где с комфортом обустроилась многочисленная семья таджикских цыган, навостривших лыжи в столицу выпрашивать подаяние и заниматься кражами. Самые мелкие начали работу уже здесь. Трехлетний, не больше, цыганёнок начал теребить рукав программиста, жалобно попискивая:

— Дай! Есть хочу! Дай!

Гурвич отпрянул от ребёнка, как от прокажённого. Нервы ни к черту!

Он направился к газетному киоску рядом с кассами. Купил у круглолицей девчонки сборник кроссвордов и пару номеров «Столичного метрополиса», в красках и пикантных подробностях повествующего о жизни и падении звёзд и примкнувших к ним тусовщиков. В буфете рядом приобрёл две бутылки «Тверского» пива. Нашёл место подальше от цыган — в самом углу зала. Отсюда через замызганное окно открывался вид на унылую привокзальную площадь.

Гурвич распечатал ключом от квартиры бутылку. Припал к горлышку. Потом уставился на унылый вид за окном…

Удар по нервам — это как встряска от электротока. Гурвич издал слабое нечленораздельное восклицание, увидев ту самую жёлтую машину. «Рено» или «Шкода». Она пристроилась между мотоциклом «Урал» и грузовиком-пятитонкой на стоянке перед зданием вокзала.

«Тьфу, вот чокнутый, — мысленно обругал себя Гурвич. — Мания преследования. Так скоро в каждом человеке будем видеть врага. Да это та самая жёлтая машина, которая ехала за автобусом. Ну и что? А куда ещё машине ехать, как не на вокзал? Все пути в городишке этом сходятся на макаронной фабрике, совхозе и вокзале!»

Он сделал усилие, пытаясь безжалостно выбросить глупости и подозрительность за борт. На время ему это удалось…

Электричка опоздала всего на пять минут. Народу там было немало, но сидячие места имелись. Гурвич с удовольствием занял место у окошка. И принялся за чтение газеты и уничтожение содержимого второй бутылки.

В вагоне пахло луком и чем-то кислым. У выхода расположилась шумная молодёжная компания. Ребята и девчонки матерились азартно и с толком, играли в карты и олицетворяли собой анархичную угрозу существованию правопослушного и безобидного обывателя, то есть тот самый хаос, разъедающий общество. Гурвич тоже ощутил себя неуютно. Поёжился. Компания додавит ещё бутылку-другую бормотени, и начнётся битьё морд.

Правда, ехать недолго, каких-то минут сорок. За это время до мордобоя может и не дойти.

Ветка эта дурацкая к Москве не шла. Добраться до столицы можно было, только пересев на станции Раздольное на другую электричку. Пьяная компания вывалилась из вагона ко всеобщей радости за две остановки до Раздольного. Исчезла, растворилась на российских просторах по своим делам — доиграть в карты, купить ещё водки и начистить кому-нибудь физиономию. Начистят обязательно — что за пьянка без драки?

— Животные, — пробурчал Гурвич.