Белый морок. Голубой берег

Испросив разрешения, Гласс вышел. Сразу же ушел и Рехер.

Он захватил с собой секретные бумаги и выбрался на улицу тем же черным ходом. Разъездной «опель» стоял в тени кленов. Рехер подошел к шоферу:

— Вы еще не обедали? Ай-ай-ай… Идите перекусить, а я тем временем немного прокачусь. Часов в восемь приходите за машиной к моему дому. — И сел за руль.

Через несколько минут он уже был в гостиной своей квартиры перед Олесем, который сидел за столом и ремонтировал старый компас.

— Ну, как ты тут? Все в порядке?

— А тебе разве еще не доложили? — язвительно ответил Олесь вопросом на вопрос.

— Да, я знаю, что ты уже переплываешь Днепр, и рад твоим успехам. В наше время неделя — большой срок… Случается, что за неделю человек перерождается. Особенно, когда ему в этом помогают.

Рехер рассчитывал, что Олесь проявит интерес к его поездке. Ему очень хотелось, чтобы сын поинтересовался, что произошло с отцом за минувшую неделю. Ведь еще в Берлине он решил рассказать Олесю о своем полном крахе. Но вместо этих ожиданий тот отметил:

— Лично я остался таким, каким был.

«Ему совершенно безразлично, что бы там со мной ни произошло. Вероятно, его не тронуло бы, если бы я даже совсем не вернулся… — с горечью подумал Рехер, но в душе его не было обиды. — Собственно, я же сам во всем виноват. Разве я стремился понять его, помочь в часы отчаянья и разочарованья? Нет, я только прибавил ему мук своею «заботой» о великом грядущем. Что ж, теперь должен пожинать то, что посеял!»

— А как твое здоровье? Пуля дает себя знать?

— Пустое. Я из живучей породы.

Разговор не клеился. Правда, в нарочитом безразличии сына Рехер ощутил затаенное ожидание. И он понимал, чего ждет Олесь, так как хорошо помнил свое обещание перед отъездом в ставку Гиммлера, но заводить об этом разговор не стал.

После обеда Рехер предложил Олесю:

— Может, проедемся куда-нибудь? Чего нам тут сидеть?

Сын принял предложение без энтузиазма, но и возражать не стал.

— Тогда одевайся… Я сейчас, — и прошел в кабинет.

Накинул на плечи спортивную куртку, сунул в карман кольт, надел темные очки и, взяв из стола ящичек-контейнер, вложил в него новые секретные документы и поспешил во двор.

— Ну, так куда махнем? — спросил Олеся, когда они сели в «опель». — Может, на Житомирское шоссе?

— Мне все равно.

Зарокотал мотор — и вот уже за окнами автомобиля поплыли руины Крещатика, печальные тополя на бульваре Шевченко, покинутые жильцами домишки Шулявки — с выбитыми стеклами и вырванными дверями. Скоро осталось позади и Святошино, вдоль шоссе потянулись сосновые боры, над которыми тяжело катилось к закату солнце. Нескончаемая зеленая пустыня. Лишь изредка мелькали встречные грузовики да проносились за окнами сиротливые хатенки разрушенных сел.

— Ты бывал в этих краях? Полесье знаешь?

В памяти Олеся всплыла звездная августовская ночь, мягкие, укутанные туманом приирпенские луга, по которым он в составе отряда особого назначения под командой капитана Гейченко пробирался через передний край немецкой обороны, всплыли нескончаемые, невероятно тяжелые, изнурительные походы по вражеским тылам… Безрадостным было для него знакомство с полесским краем. Именно отсюда начались самые горькие в его жизни мытарства, именно здесь потерял он многих проверенных огнем и железом побратимов. Андрей Ливинский, Кость Приймак… Это с ними по поручению капитана нес он в штаб обороны Киева добытые в жаркой схватке на Житомирском шоссе тайные приказы фельдмаршала фон Рейхенау немецким войскам, нес, пока не нарвались они на подлого предателя. А потом — плен, ровная, как вечность, дорога, размытый дождями курган, где им было приказано копать себе могилу, горячий шепот Андрея, бегство и выстрелы за спиной… Печальным, очень печальным было его знакомство с Полесьем.

— Что же ты молчишь? Мне нужно знать: приходилось ли тебе бывать в этих местах?

— Прошлой осенью ходил сюда выменивать продукты.

— И все? Тебе не мешало бы знать их получше.

«Ясное дело, не мешало бы, — мысленно согласился Олесь. — Не будь я таким городским растяпой, не пришлось бы мне мерить дорогу от Присулья до Дарницы под эсэсовским кнутом…»

— А определить пройденное расстояние по шоссе сумеешь? — через некоторое время спросил Рехер.

— Ну, это дело нехитрое.

— Тогда скажи: сколько мы проехали?

Олесь скептически улыбнулся, но все же стал смотреть в окно, чтобы приметить цифровые обозначения на очередном придорожном столбике.

— По-моему, семьдесят один, — сказал вскоре.

— Точно. Сейчас мы на семьдесят втором километре, — подтвердил Рехер и резко сбавил скорость.

— Может, вернемся назад?

— Повернем вон за той халупой, — Рехер показал на одинокий домик дорожного мастера впереди. — Кстати, ты ее запомни хорошенько!

Олесь пригляделся: ничего особенного, домик как домик. Ровный штакетник, высокие подсолнухи под окнами, желтые фонари дозревающих в саду груш…

Внезапно Рехер круто повернул руль вправо, машина шмыгнула на узенькую, похожую на просеку, лесную дорожку, запрыгала на ухабах.

— Ты куда меня везешь? — забеспокоился Олесь.

— Сейчас увидишь.

В какой-нибудь сотне шагов машина остановилась у порубки.