Белый морок. Голубой берег

Ляшенко благодарно взглянул на комиссара и зашагал навстречу людскому потоку, выливавшемуся из узкой просеки на поляну. Утренний лес начал наполняться глухим, приглушенным клекотом, и Артему стало даже страшновато: как-то Данило управится с той многоголосой толпой, как заставит ее подчиниться собственной воле? Это ведь не пять, не десять человек, которых можно и перекричать. Но Ляшенко даже и не думал кричать. Он спокойно подозвал к себе несколько человек, так же спокойно и неторопливо, как это присуще людям, уверенным в себе, отдал приказания, которые сразу же стали передаваться из уст в уста, как огонь по сухой хвое. И уже через минуту каждый знал, что ему надлежит делать. Без лишних напоминаний и понуждений прибывшие распрягли коней, стреножили их, пустили пастись, потом закатили телеги в тень и стали устраивать себе под ними постели из веток. Кашевары тем временем распаковали свои не отягченные поклажей торбы, мигом собрали хворосту и принялись разводить в выкопанном ровике огонь.

Артем впервые видел Ляшенко в роли командира и был приятно поражен той легкостью и сноровкой, с которыми Данило распоряжался людьми. «Прирожденный вожак! Такому бы полками командовать, а его… Впрочем, будет еще водить Данило и полки, и дивизии. Вот выкарабкаемся из кровавых пеленок, и гитлеровцы почувствуют его руку!»

Артем не сомневался, что скоро, очень скоро ручьями потечет к ним из городов и сел народ и разрастется, превратится в крупную силу их отряд. Но он понимал также и то, что ему, человеку сугубо гражданскому, не под силу будет управлять этой массой. Ведь для командования многосотенным партизанским объединением нужны специальные знания, опыт, нужен военный талант.

С такими мыслями он и подошел к Ляшенко, когда поляна обезлюдела.

— Почему не ложишься сам?

— Что-то не идет ко мне сон в последние дни. Столько всего навалилось…

— Но надо жить, Данило. Хочешь, ложись на мою постель?

— Лучше расскажи про Бородача. Вам удалось его устроить?

— Миколаевщане помогли.

Ляшенко метнул настороженный взгляд на комиссара.

— Тебе уже известна здешняя история?

— Василь рассказывал. Ваше счастье, что все так обошлось. Сгоряча миколаевщане могли порешить всех до одного.

— И, пожалуй, были бы правы, — грустно усмехнулся Артем. — Эх, Ефрем, Ефрем… У тебя, кстати, никаких сведений о нем?

— Ничего.

— Значит, в Бугринский лес он так и не заявлялся… Правда, я в этом нисколько и не сомневался.

— А что ему, собственно, возле озера делать? Посланные мной в лесничество хлопцы установили, что на следующее утро Ефрем наведался к Мокрине, пересел со своими спутниками на эсэсовский автомобиль и исчез. А нам велел через неделю направить туда связного…

— И ты направил?

— Конечно. Сейчас там Степан Галайда. У него с ногами после переходов плохо. Вот и послал его, чтобы заодно и немного отсиделся.

— Галайду надо немедленно вернуть! Слышишь, немедленно! Если только еще можно вернуть…

Ляшенко удивленно сощурился:

— Не пойму, что тебя тревожит. Я лично уверен: у Мокрины ему ничто не угрожает. Да и не можем мы бросить Одарчука на произвол судьбы. Без связного не скоро найдет он к нам дорогу.

— А ты считаешь, он этого жаждет?

— Не сомневаюсь.

— А вот я сомневаюсь. И боюсь, как бы та встреча не оказалась для нас последней. Что же касается Мокрины… что-то не нравится мне ее союз с Ефремом. С первого взгляда не понравился.

Данилова рука мягко касается плеча Артема.

— Ты просто переутомился. Ничего странного в том нет. Мокрина — это давняя Ефремова му́ка.

— Му́ка? — На губах Артема задрожала саркастическая усмешка.