Белый морок. Голубой берег

Перед глазами его ни с того ни с сего вдруг всплыла знакомая с детства окраина города. Морозная лунная ночь, искрящийся снег, застывшие тени, синяя тишина… Они с батьком спешат домой — несут выменянный в селе на последнюю одежонку небогатый харч, которого ждут опухшие от голода мать и младшие братья. Петро давно уже стал уставать и с благодарностью взглянул на отца, когда тот замедлил шаг. Тут он увидел впереди, на перекрестке, троих в масках. Оглянулся — сзади трое таких же. «Банда Товкача! — пронеслось в голове, и он почувствовал, как деревенеют ноги. — Неужели батько ничего не видит?» «Тату…» — раскрыл было рот, но отец внезапно ударом ноги толкнул его в чью-то открытую калитку, а сам с криком: «Бандиты! На помощь!» — бросился к тем троим, что стояли на перекрестке. Пока он, безоружный, боролся с бандюгами, Петру удалось выбраться задворками на соседнюю улицу, а оттуда домой, хотя никто его там уже не ждал. И только много позже Петро понял, что в ту морозную лунную ночь двадцать первого года батько ценой собственной жизни спас его, последнего из рода Косиц.

— Так что же будем делать? — в который уже раз шепчет ему на ухо Кирилл.

— Что-то будем… — бормочет Петро машинально, все еще удерживая в памяти дорогие черты отцовского лица. Опомнившись, позвал: — Хайдаров!

— Моя есть, командир!

На лицах у всех невольные улыбки. Всегда, когда начинал говорить Хайдаров, партизаны не могли не улыбаться. Низенький, круглоголовый, дружелюбный и постоянно веселый, этот сын солнца и пустыни появился в отряде вместе с группой бывших военнопленных, освобожденных Ляшенко и Мажарой из лагеря, и успел обрести признание непревзойденного затейника-юмориста. Во время ночных переходов или полевых занятий, когда даже самые выносливые чуть не валились с ног, Хайдаров рассказывал такие небылицы, что у всех надрывались от смеха животы. Но больше всего его любили и уважали, конечно, за чистую душу, доброе сердце и зоркий, как у степного орла, снайперский глаз.

— Слушай, Хайдаров, пулемет, что на крыше стучит, видишь? Мог бы ты заткнуть ему глотку?

Хайдаров, даже не взглянув в сторону, где буйствовал пулемет, обиженно пожал плечами: мол, к чему эти вопросы, разве я уже не доказал свое умение?

— Так вот, возьми себе в помощники Мотренко, и, как говорится, с богом! А ты, Кирилл, — обернулся Косица к Колодяжному, — прихвати подручного и накрой пулемет за крыльцом. Ну, а потом задайте гадам такого перцу, чтобы не только в носу закрутило, а еще кое-где… Словом, поднимите вселенский хай. Нужна паника… Ясно?

— Ночь темный, фриц темный, а твой намерений ясный, камандир! Моя твоя понял.

— Что-что, а панику поднимем, — Колодяжный стиснул локоть Косицы.

Минута — и Хайдаров с подручным двинули в одну сторону, Колодяжный со своим напарником — в другую. Косица же с оставшимися людьми направился к замаскированным грузовикам.

Шли осторожно. Все время перед глазами Косицы почему-то стоял покойный батько. Без кровинки в лице, словно окаменевший, но напряженный, готовый броситься на вооруженных бандитов, чтобы ценой собственной жизни дать возможность сыну избежать смерти…

Подошли почти вплотную к грузовикам, возле которых суетились какие-то фигуры. Косица подал знак приготовить гранаты и залечь.

Ожидание, ожидание…

«Да когда же замолчат пулеметы? Почему так долго тянут Хайдаров и Колодяжный?» — думал каждый. А пулеметы попеременно, неторопливо высекали огненную дробь по стенам дома.

Но вот у дома гулкое — га-ах! И спустя мгновение, как эхо, у крыльца хаты рванул второй взрыв. И сразу же над селом повисла густая, жуткая тишина. Но лишь на какой-то миг. Потом с обеих сторон дома застрочили автоматы. Партизанские автоматы!

Прикусив губу, Косица вслушивается в их нарастающий клекот. Затем стремительно поднимается на одно колено и что есть мочи кричит:

— По машинам! Партизаны в селе.

И тут произошло то, на что и рассчитывал сообразительный Косица. Ошарашенные, деморализованные неожиданным огневым ударом в спину, каратели, как утопающие за спасательный пояс, сразу же ухватились за эту команду. Оставив свои укрытия, они наперегонки помчались через площадь к машинам, где их поджидали народные мстители. Гром гранатных взрывов, густой стрекот автоматов, предсмертный хрип, проклятия…

Когда в селе подле места пожара зачастили взрывы, Заграва сразу догадался: это Косица! Приказав ездовым оставаться у подвод, он, не помня себя от ярости, рванулся с основными силами к месту боя. «Пошли дурака богу молиться, он и лоб расшибет, — костерил мысленно на ходу Косицу. — Говорил ему как человеку: не делай фейерверков, так нет же, полез в эту кашу. Ну, сейчас ты у меня запоешь, голубчик!»