Белый огонь

Сойка приподняла одну бровь, но не стала спорить, лишь произнесла с некоторым сомнением:

— Могу ли я оставить вас одних? Не то чтобы я была заботливой наседкой, но меня страшно раздражает, что у вас почти нет оружия.

Она-то была вооружена так, словно собиралась на войну. Излюбленный нож за поясом, тут же широкий фальчион в старых потертых ножнах. Несколько метательных клинков за спиной, а еще небольшой охотничий лук и три (все, что нашла на корабле в одном из ящиков) стрелы с широкими наконечниками. Ими убить можно было не только оленя.

Тэо с улыбкой похлопал по кинжалу, который ему отдала Шерон:

— Надеюсь, до этого не дойдет.

— Одна зубочистка на двоих. — Губы Лавиани скривились, словно ей предложили закусить могильными червями. — Мне было бы спокойнее, если бы у тебя остался старый клинок, девочка.

Теперь настала очередь указывающей похлопать себя по крохотной сумочке, одной из многих, висевших на ее широком поясе:

— У меня есть новый.

Вновь ответом стала гримаса неудовольствия.

— Ты перестала заниматься фехтованием. Разумеется, скажешь, что теперь такой великой темной чародейке это ни к чему и ты будешь пугать врагов белесыми глазищами. Но лучше иметь в рукаве не один козырь, а несколько.

— Не спорю. Давай начнем этим же вечером.

— Ага, — буркнула сойка. — Если ты не рухнешь и не заснешь. Ладно. Идите осторожно, а если что-то пойдет не так… — Она оглядела их с ног до головы. — Ну, всплакну по вам в качестве одолжения. Акробат может драться лютней, раз уж она вам настолько дорога, что вы тащите ее через половину мира.

Лютня Велины, погибшей у Мокрого Камня, самым невероятным образом пережила рейд мэлгов, сплав по Бренну, поход сквозь дебри леса эйва, Кариф, Эльват, путешествие через пустыню и море. На ней не играли, но, несмотря на неудовольствие Лавиани, несли в надежном чехле непонятно куда и непонятно зачем.

Сойка ушла, быстро исчезнув за стеной ледяной мороси и сизого тумана. Тео и Шерон двинулись за ней.

Они шагали на север, среди безрадостных пустошей, по высокой, мочившей штанины траве, пускай пожухлой, но остававшейся острой, так и норовившей порезать руки, стоило лишь проявить неосторожность.

В рощах, где туман цеплялся за ветви, застревал меж корней, щекотал щеки и шею, властвовала такая тишина, что их шаги и дыхание казались совершенно чужеродными в этом безрадостном месте. Ботинки тонули в гнилых охряно-коричневых листьях, оскальзывались, чавкали грязью, стоило лишь спуститься к ручью.

Откуда-то издали донесся крик кукушки, робкий и неуверенный. И стих, больше уже не повторяясь.

Стоило покинуть рощу, как налетел ледяной ветер. Он волновал море травы, пригибая ее к земле, и бросал сырость прямо в лицо, столь же щедро, как делится монетами со своим кошельком богатый торговец.

— Белые флаги, — прошептала Шерон после того, как они не говорили ничего друг другу больше часа.

— Что? — покосился на нее Тэо.

Она поняла, что сказала это вслух и повторила с некоторым сомнением, словно до сих пор не была уверена в том, что видела:

— Белые флаги. У Вэйрэна в Битве Теней был белый стяг. Всегда говорили о темных знаменах, но он и его сторонники предпочитали белое. А черные полотнища были у противоположной стороны. У Шестерых.

— Черный людям понятнее. Тьма. Зло. Поэтому проигравшим выдали именно такой цвет. Так лучше для истории.

— Но не для понимания ее. Не для того, чтобы узнать истинные причины всего.

— Все, что ты говоришь, лишь домыслы. Ты не можешь знать.

Белые глаза посмотрели на него.

— Я знаю. — Рука коснулась браслета. — Он знает. И показал мне.

Шерон рассказала о том, что видела, когда упала за борт. О мертвых, о бледных равнинах Даула, о Шестерых и битве. О крови, смерти и разбитых надеждах. И ранах, которые до сих пор остались в мире.

Тэо молчал.

— Ты не выскажешь сомнений? — наконец спросила указывающая.

— В реальности увиденного тобой? Нет. Я верю в твой рассказ. Хотел бы я знать, о чем говорила Мерк с братом.

Шерон думала о том же уже не раз, но подозревала, что эта часть истории никогда не всплывет из прошлого.

— Ты ведь ощущаешь ее? Статуэтку?

— Да. Лавиани ведет нас в правильном направлении. Не вижу причин вмешиваться.

Она тихонько рассмеялась.

Холодало, и указывающая, спрятав пальцы в рукавах, произнесла, словно прежнего разговора и не было:

— Я всегда думала, что в Треттини гораздо теплее. Даже зимой.

— Так и есть, — согласился Тэо. — В Рионе в это время даже цветут апельсины, если год удачный. Но в этом месте правила, возможно, иные.

— По мне, пусть уж лучше не жарко, но никакой тьмы из старых легенд.

— Мне кажется, ее давно здесь нет. Выветрилась, как и на Талорисе.

— Там она была, — напомнила ему Шерон. — Мэлги. И Голиб. И шаутт, что ждал нас во дворце Скованного.

Ему пришлось признать ее слова, чуть склонить голову с темными волосами, намокшими и липшими ко лбу.

— Говорят, раньше здесь стояло много городов. Не только Аркус. И другие. Ничего не осталось. Ни домов, ни дорог. Даже камни поглотила земля.