Белый олеандр

Я была рада, что она так не может. Клер трогало происходящее вокруг, может быть, трогало слишком сильно и болезненно, но, по крайней мере, она на него отзывалась. А не вертела целыми днями что-то у себя в голове, высовывая наружу только кончики мыслей. Глядя на страницу «Кеньон» со стихотворением матери, я думала — интересно, всегда она героиня, всегда вне закона, всегда одна против всех. И никогда — обычная преступница.

— Настоящий художник — не то, что все остальные, — вздохнула Клер. — Он может изменить мир.

— Вы — тоже художник, — сказала я.

— Актриса. Да и этого обо мне не скажешь.

К тому времени я успела посмотреть пару фильмов с участием Клер. От пронзительной искренности ее героинь разрывалось сердце. Мне было бы страшно жить такой беззащитной. Последние три года я провела в попытках нарастить толстую шкуру, чтобы не истекать кровью всякий раз, натыкаясь на что-то. У Клер защиты не было никакой, она словно ежедневно снимала с себя еще один слой кожи. В одном из фильмов она играла профессорскую жену, нежную, испуганную, в длинном платье и жемчугах. В другом — женщину восемнадцатого века, отвергнутую любовницу, сосланную в монастырь.

— Вы потрясающая актриса.

Клер пожала плечами и стала читать следующее стихотворение, о драке в тюрьме.

— Как мне нравится ярость твоей матери. Какая сила. До чего же это великолепно.

Окунув маленькую японскую кисточку суми-ё в пузырек с чернилами, я провела несколько раз по бумаге — линии, дуги, черные пятнышки. Ее ярость. Клер, что вы знаете о ярости? О силе моей матери? Не настолько она сильна, чтобы не стать листом для моего рисунка. Ее слова — просто мой холст.

Был теплый день, туманный и сонный. Я возвращалась из школы, и Клер встречала меня у арки с розами. Не успела я войти под зеленые листья, как она крикнула:

— Мне дали роль!

И запрокинула голову, подставляя лицо скупому зимнему солнцу, смех рвался из горла, как гейзер. Она обняла и расцеловала меня, бросилась звонить Рону в Россию, на Урал, где он был на конференции по телекинезу. Дозвониться она не смогла, но даже это не потушило искр праздника. Клер достала бутылку шампанского «Тэттингер», лежавшую в холодильнике для торжественных случаев, оно лилось из стаканов на стол, капало на пол. Мы подняли тост за ее новую работу.

Роль была маленькая, но непростая — элегантная, уже нетрезвая жена одного из героев на вечернем приеме, в длинном платье и бриллиантах. Надо было постоянно пить и есть, и точно помнить, когда делать то или другое.

— Всегда чья-нибудь одинокая забытая жена, — вздохнула Клер. — Это что, уже типаж?

Роль досталась ей, потому что продюсер фильма был другом Рона, а актриса, которая должна была играть эту одинокую даму, сестра бывшей жены продюсера, в последний день сломала ключицу, и понадобилась женщина примерно такой же комплекции, чтобы могла надеть платье без бретелек.

— По крайней мере, там есть диалог с главным героем, — пояснила Клер. — Сцену в любом случае не вырежут.

Маленькая роль, всего пять строчек, через два эпизода героиню покажут мертвой. Я помогала Клер репетировать, читая реплики героя. Сложность в том, объяснила она, что во время разговора ей надо было есть и пить. После второй попытки она уже всё выучила, но мы повторяли снова и снова — надо было очень тщательно запомнить, после какого слова сделать паузу и отпить из бокала, в какой именно момент поднять вилку, какой рукой, низко или высоко.

— Сцены с едой — самые сложные, — сказала Клер. — Все должно идеально сочетаться.

Целую неделю мы репетировали. Она очень серьезно относилась к этим пяти строчкам, я никогда не думала, что актеры так требовательны к себе. Мне казалось, они просто приходят на площадку и делают все, что надо.

В день съемок Клер поднялась в шесть — делать макияж. «Не вставай, Астрид», — сказала она мне, но я все равно встала. Спать не хотелось, и я сидела с Клер, глядя, как она накладывает пудру с протеином, спирулиной, пивными дрожжами, витаминами С и Е. Она была очень бледная и молчаливая. Сосредотачивалась. Потом делала дыхательные упражнения «обезьянки» — смешные китайские слоги, низкие носовые переливы на выдохе, причудливые высокие завывания на вдохе. Еще это называется «ци-гун», сказала Клер. Это ее успокаивало.

На пороге мы торопливо обнялись. Никогда не желай актерам удачи, учила она меня, им надо сказать: «Чтоб ты ногу сломал!»

— Чтоб вы ногу сломали! — сказала я ей в спину, испуганно глядя, как она наступает на шланги даже не замечает этого.