– Это что, какая-то извращенная шутка?
Конечно, со мной было что-то не так. Я сидела рядом с почти самым опасным хищником на свете, вместе с ним гоняясь за священным оленем по лесам Пермафроста, спустя сотню лет услужения, которое должно было стать причиной моей гибели. Да я была самим воплощением неправильности!
– Я серьезно, – сказал Сорен, и выражение его глаз убедило меня в искренности слов.
– Да.
– Даже до того, как ты оказалась в плену?
Я поразмыслила над вопросом. Взрослея, я наблюдала, как сестры одна за другой выходят замуж и рожают детей, пока я бегаю по лесам и учусь пользоваться луком и топором, словно они являются продолжением моей руки. Когда юноши нашей деревни вкапывали шесты, означавшие начало ухаживания, в землю перед домом понравившейся девушки, я каждый раз выбегала проверить, не вырезано ли на нем мое имя. Но однажды отец отвел меня в сторону и объяснил, что этого не случится никогда. Когда долгими зимними вечерами все собирались вокруг яркого костра, чтобы послушать и рассказать истории, меня всегда сажали на самом краю, вдалеке от остальных, будто само мое присутствие было нежелательным. На протяжении длительного времени я считала, что так происходит из-за моего статуса в семье: седьмая дочь, воспитанная как сын в отсутствие отпрыска мужского пола. Но может, была и другая причина?
– Да, – наконец ответила я.
– Ты знаешь, сколько мне лет?
– Мы когда-нибудь доберемся до сути?
– Просто ответь на вопрос. – Сорен раздраженно вздохнул.
– Мне кажется, ты относительно молод для гоблина, занимающего такое положение, – сдалась я. – Меньше тысячи лет, скорее всего.
– Семьсот шестьдесят восемь. – Он запнулся и нахмурил брови. – Мне кажется. Спустя какое-то время детали расплываются.
– И? – В мой голос закралось раздражение.
Солнце почти полностью скрылось за горизонтом, расцветив небо кроваво-красными оттенками. Совсем скоро резко похолодает, а я бы предпочла к тому времени лежать в спальном мешке и накрываться плащом из медвежьей шкуры. Если бы не эти меры предосторожности, прошлой ночью я могла бы замерзнуть до смерти.
– Сто восемнадцать лет назад, еще до того, как я одолел отца и занял его место, мне довелось участвовать в Охоте совсем рядом с границей Пермафроста. Я наслаждался одиночеством, прежде чем вернуться ко двору и вновь начать разбираться с бесконечными покушениями на мою жизнь от родных. Преследуя самого большого снежного барса из всех виденных, я слишком близко подобрался к черте между двумя мирами.
Какая-то интонация в его голосе заставила волосы на загривке встать дыбом, однако я справилась с тревогой и кивнула:
– Продолжай.
– Неподалеку проходили женщина с мужчиной, мужем, я полагаю. Она была беременна, хотя до родов оставалось по меньшей мере еще пара месяцев. Не представляю, что эта пара забыла так близко от границы с нашими землями. Я мог бы убить их обоих, добавив в список добытого на охоте, и как раз размышлял над этим, когда женщина издала дикий крик. Мужчина старался сохранять спокойствие, но до меня отчетливо доносился запах его страха. – Сорен замолчал, ожидая моей реакции.
– И что случилось потом? – спросила я, охваченная странным оцепенением.
– Если оставить в стороне кровавые подробности, она упала прямо на границе между нашими королевствами и родила ребенка. Поток магии наверняка ей мешал, но, несмотря на это, вскоре на свет между ее ног появилось дитя – девочка. Она не плакала и даже не дышала, тело постепенно синело. – Гоблин склонился вперед, опираясь локтями на колени, и сделал паузу, вглядываясь своими фиолетовыми глазами, в которых отражался огонь закатного неба, в мои. – Муж с женой опустили ребенка на землю и обнялись, чтобы оплакать мертвую дочь, но как только та коснулась границы, начала кричать. Никогда не слышал таких громких воплей.
По коже потекли кровавые капли, и я медленно разжала кулаки, хотя даже не заметила, как их сжала. Сердце оглушительно колотилось в груди, отчаянно трепеща, будто летучая мышь в поисках выхода из ловушки, а в голове проносились разом миллионы мыслей – так быстро, что я не успевала зацепиться ни за одну из них. Оцепенение распространилось по телу и накрыло тяжелым одеялом, охраняя меня от понимания, которое находилось прямо под носом.