Белый отель

Она сжала руку сына и велела закрыть глаза. Он не почувствует никакой боли, а когда перенесется в рай, она будет рядом. Мальчик подчинился. Лиза хотела сказать, что там его уже ждут папа и родная мама, но передумала. Солдат допил кофе и подошел к пулемету. Она начала молиться, слабый голос сына повторял слова за ней. Она скорее не видела, а чувствовала, как, один за другим, падают вниз стоявшие рядом, а поток пуль подбирается все ближе. Прежде чем он достиг их, она дернула Колю за руку, крикнула: «Прыгай!» и увлекла за собой.

Ей казалось, что падение длилось вечность, — наверное, здесь было очень высоко. От удара она потеряла сознание. Наступила ночь, она лежала в своей постели на правом боку, полусонная, а на стенах и под кроватью шуршали тараканы. Это шуршание отдавалось в ушах, заполнило голову. Потом она поняла, что звук издает огромная, колышащаяся масса людей; погружаясь в нее, тела постепенно утрамбовывались, те, кто еще жил, своим движением заставляли плотнее прилегать их друг к другу.

Она лежала в бескрайнем море крови на правом боку, рука, на которую упала, неестественно вывернута. Больно не было. Ни повернуться, ни пошевелиться не могла, потому что правая рука зажата (наверное, телом Коли). Она ничего не чувствовала. Кроме шуршания, вокруг раздавались иные странные, словно идущие из-под земли звуки: хрипение, стоны, кашель, всхлипывание сливались в приглушенный хор. Она хотела позвать сына, но лишь беззвучно распахнула рот.

Когда стемнеет, она найдет Колю, они выползут отсюда, доберутся до леса и убегут.

Солдаты подходили к краю обрыва, светили вниз фонариками, стреляли из пистолетов по тем, кто шевелился. Но недалеко от Лизы кто-то по-прежнему громко стонал.

Потом она услышала мягкие звуки шагов. Люди шли прямо по телам, совсем рядом. Немцы спустились на дно оврага. Они то и дело нагибались, снимали вещи с мертвецов, стреляли в тех, кто подавал признаки жизни.

Заметив какой-то блеск, эсэсовец склонился над старой женщиной, лежащей на боку. Когда он протянул руку, чтобы снять с шеи крестик, коснулся кожи и должно быть почувствовал, что в теле еще теплится жизнь. Оставив добычу, он выпрямился. Поднял ногу и обрушил ее на левую грудь. От страшного удара тело сместилось, но он ничего не услышал. Не удовлетворившись результатом, он с размаху вонзил сапог пониже спины. Снова ни звука, лишь громкий треск сломавшейся кости. Удостоверившись, что все в порядке, он сорвал крестик и продолжил обход, шагая по трупам.

Женщина, которая заходилась в беззвучном вопле, продолжала кричать; потом крики перешли в стоны, но ее никто не слышал. В наступившей тишине сверху донесся чей-то голос: «Демиденко! Давай, закапывай!»

Позвякивание лопат, потом глухие звуки. Земля и песок постепенно накрывали мертвецов. Вскоре дойдет очередь до седой женщины, которая еще жила. На нее начали сыпаться комья. Самое ужасное — быть похороненной заживо. Она крикнула, звучным, как в молодости, страшным голосом: «Я жива. Пожалуйста, убейте меня!» Это был задыхающийся шепот, но Демиденко услышал. Он смахнул землю с лица женщины. «Эй, Семашко! Тут одна еще жива!» Тот резво для эдакой громадины, подошел к приятелю. Пригляделся, узнал старуху, которая пыталась купить свободу своим телом. «Ну вот и трахни ее», — хохотнул он. Демиденко ухмыльнулся, стал распускать ремень. Семашко поставил ружье, повернул женщину на спину. Ее голова скатилась набок, она посмотрела прямо в глаза мертвому сыну. Потом Демиденко рывком развел ее ноги в стороны.

Семашко стал смеяться над ним; Демиденко пробурчал, что сейчас слишком холодно, а старуха уж больно уродлива. Он привел в порядок ремень и поднял ружье. С помощью приятеля раздвинул ее отверстие и, отшучиваясь, бережно, почти деликатно ввел штык. Старуха не издала ни единого звука, но она еще дышала. Все еще очень осторожно, Демиденко стал двигать штыком, имитируя совокупление. Под гогот Семашко, который эхом разнесся по всему оврагу, тело женщины конвульсивно дернулось и расслабилось, потом еще раз. Но спазмы прекратились, она замерла и, кажется, уже не дышала. Семашко стал ворчать, что они только зря теряют время. Демиденко повернул лезвие и глубоко вогнал его.

За ночь мертвые люди обосновались в своем новом жилище. Рука одного немного смещалась, заставляя соседа чуть-чуть повернуть голову. Неуловимо менялись лица. «Спящей ночи трепетанье», когда-то написал Пушкин, однако он имел в виду погрузившийся в сон дом.