Белый пиар

Женя жалобно взглянула на Федора Степановича:

– Так я действительно могу идти и работать?

Он тепло улыбнулся:

– Конечно, иди. Если, конечно, твоя голова прошла…

– Голова в полном порядке, – заверила она его.

Женя встала. Бухгалтер с доброй улыбкой смотрел на нее. Она улыбнулась в ответ и поспешила прочь из столовой.

«Прошу тебя, Пахом, миленький, посиди здесь еще… И не проверяй карманы своего пиджака!»

В то же самое время. Кева

Из подъезда, где проживала девчонка, выползли Кевины бритоголовые соратники.

Лица обоих выражали полное довольство – насколько вообще их чуждые эмоциям лица способны были что-либо выражать.

Они подошли к «девятке» – Кева приоткрыл стекло. Потоптались рядом, но внутрь без приглашения лезть не решились.

– Мы нашли кошака, – заявил один через окно.

– Браво, – снисходительно молвил Кева.

– Она ушла через чердак, – сказал второй.

– Не части. По порядку, – осадил его Кева.

– Она взяла у комендантши ключ от верхней двери. На чердак… Сказала, кот туда залез… В щелку… – стали рассказывать помощники, перебивая друг друга и помогая сами себе руками. – Потом оставила кота комендантше. Сказала, что уезжает на неделю… Просила присмотреть… Корм для кошака оставила… Ключ от чердака тоже… Потом та вечером поднимается на девятый этаж, зырит – а дверь на чердак не заперта. Ну, думает, эта сучка просто забыла запереть. А я так думаю – она не забыла, а просто убежала через чердак.

– Она была одна?

– Чего? – машинально переспросил один из бритых.

– Девка одна была? Или кто-то с ней был еще?

Помощнички переглянулись.

– Вроде одна… – заявил первый.

– Комендантша никого больше не видела, – сказал второй (тот вообще был сообразительней).

– Слазьте на чердак, – приказал Кева. – Там наверняка пылищи полно – так что остались следы. Посмотрите: одна была девчонка? Или с ней – еще кто-то? И кто? Мужчина, женщина? Все ясно?

– Так точно. – Кажется, помощникам доставляло удовольствие поиграть в Шерлоков Холмсов. Они повернулись и потопали к подъезду.

Кева закрыл оконце машины. Откинулся на сиденье. «Все сходится, – подумал он. – Тот, кто предупредил девчонку, – явный непрофессионал… Точнее: та женщина, что предупредила девчонку… И еще: эта Юлька явно ее ждала… Гостья даже в дверь не звонила. Ждала… Значит, та ей сказала о своем визите раньше. Когда и как?»

Кева достал из бардачка кассету, предшествующую той, что он только что слушал. На ней имелась отметка: «01. 03. 0* года. 18.00—21.00».

Вставил кассету в магнитофон. Включил ускоренное воспроизведение.

Обычные (но раза в полтора ускоренные) шумы, что издает в квартире одинокий человек. Бульканье кипящего чайника, размешивание ложечкой чая, вдруг включившийся телевизор, сигналы микроволновой печи, закончившей программу… Скорее, скорее…

Вот – в 19.52, если судить по метке на дисплее магнитофона – телефонный звонок. Голос женский – но пожилой, замедленный… И хозяйка явно старается от нее отделаться: «Да, мама… Хорошо, мама… Нет, мамуль, вот этого я не буду делать никогда…»

Дальше, дальше! Кева снова включил магнитофон на ускоренное воспроизведение. В 20.32 еще один звонок.

Голос – мужской, и ответы девчонки, сучки Юльки, – сухи, усталы и односложны… «Нет, Васечка… Может быть, в выходные… Но точно я не знаю…»

И ни в единой фразе этого самого Васечки – ничего, что можно понять как предупреждение об опасности или намек, что сегодня вечером он заявится к Юле домой.

Дальше, дальше…

А дальше – ничего. Кассета крутилась, но… Ничего подозрительного, ничего интересного.

Запись кончилась.