Белый раб

Предоставленный целиком самому себе, он попал в очень трудное положение. Разорившиеся семьи имели обыкновение уезжать куда-нибудь на Запад, на новые территории, надеясь там поправить свои дела. Но для этого надо было захватить с собою рабов, а у него их не осталось ни одного. Не было и денег, чтобы купить их. Расточительность же его была настолько хорошо всем известна, что никто из друзей его отца не согласился дать, ему в долг. Любопытно отметить, что с тех пор как хозяйство пришло в упадок, друзей у семьи осталось совсем мало, несмотря на то, что отец Джона Колтера славился когда-то своим широким гостеприимством и принимал у себя в доме многочисленных знакомых.

Молодой человек был хорошо образован и мог бы найти себе место воспитателя в какой-нибудь богатой семье, но в глазах южан это значило потерять всякое достоинство и перейти в зависимое положение.

— Вы ведь знаете, — сказал Джон Колтер, — что римляне поручали воспитание своих детей образованным рабам. А у нас в Америке учителей поставляет Новая Англия. Чтобы заняться торговлей, опять-таки нужны были деньги. Да кроме того, торговля находилась главным образом в руках всяких авантюристов с Севера, которые и помощников своих и агентов выписывали также со своей родины.

Наконец, не находя ничего лучшего, он поступил на службу к богатым работорговцам Мак-Грэбу и Гуджу в качестве старшего агента и бухгалтера; впоследствии же он стал их компаньоном. Но этот новый для него род деятельности по многим причинам был ему неприятен. Прежде всего, считалось, что это занятие предосудительное, но почему это было так, он не знал. Он хорошо понимал, что, например, будучи англичанином или даже каким-нибудь янки — если только вообще существуют янки, у которых хватает смелости иметь собственное мнение, в чём он не был уверен, — можно находить что-то предосудительное в торговле человеческими мышцами и жилами, в том, чтобы покупать и продавать мужчин, женщин и детей. Что до него, то он отнюдь не отличался особой щепетильностью и не считал себя человеком очень уж нравственным или благочестивым, — эти качества он оставлял своим хозяевам. Один из них, Мак-Грэб — хоть сам, правда, и не был методистом, — нередко сопровождал свою благочестивую жену и детей на молитвенные собрания методистов, и секта эта рассчитывала, что и он перейдёт в их веру. Второй, мистер Гудж, тот был самым ревностным баптистом; он построил почти целиком на свои средства церковь в городе Августе. Его благочестие, впрочем, не мешало ему преспокойно торговать такими же баптистами, как он сам.

— Больше того, Гудж даже считал, что рабство — вещь совсем неплохая, не только в каждом отдельном случае, но и взятое в целом. Разве святой Павел не говорил: «Рабы, повинуйтесь господам вашим»? И разве это изречение не служит достаточным доказательством того, что должны существовать и рабы и хозяева и что первые обязаны повиноваться последним? Это была излюбленная тема, к которой беспрестанно возвращался Гудж. Развивал он свои положения так красноречиво и убедительно, что однажды в Нью-Йорке, куда он прибыл, разыскивая нескольких рабов, которых он купил в Балтиморе и которые потом от него сбежали, он после длинной речи, произнесённой на тему о повиновении господам, был одним из живших в гостинице священнослужителей принят за доктора богословия, чему способствовала также и его внешность. Его даже пригласили прочесть несколько проповедей на тему о божественном происхождении рабства в одной из самых модных и посещаемых церквей Нью-Йорка.