Белый треугольник

На протяжении второго сезона “Темпест”, наконец-то, перестал быть для меня загадкой. Каждая снасть, каждый сантиметр на своей лодке. Много фотографировал. Не прошел равнодушно мимо ни одного “Темпеста”. Смотрел, запоминал, чем же он отличается от других. К концу лета сам уже сделал несколько усовершенствований, вызвавших интерес других гонщиков. Мелкие, на первый взгляд совсем незначительные, они давали возможность свободнее маневрировать, экономить время на дополнительных операциях. А все это в конечном счете приносило выигрыш во времени. Пусть пока незначительный, но приносило.

В погоне за техническим усовершенствованием яхты совершенно не оставалось времени на тактические поиски. Жил старым багажом, накопленным годами выступлений на “Финне”. Но со старыми знаниями далеко не уедешь. Да и новые соперники требовали новых вариантов тактики. Не говорю уже о требованиях класса.

В плане на олимпийский сезон первым пунктом записал: тактика!

Простились с Калиной. Женя уехал к себе в Минск, куда перебрался из Днепропетровска. Что ж, пусть повезет ему там на тренерском поприще. Условия для работы у него отличные.

Я приехал домой. Стояла чудесная киевская осень. Склоны Днепра полыхали под нежарким солнцем. Обмелевший к концу лета Днепр навевал воспоминания. Отдыхать, отдыхать...

На водной станции в Матвеевском заливе встретились с Виталием Дырдырой. Когда-то мы с ним почти в одно время начинали заниматься парусом. Оба на одиночках. Правда, Виталий еще греб в каноэ, но потом полностью ушел в парус. Мы были с ним основными соперниками в Киеве, на Украине. И наверное, из-за этого у нас никогда не было с ним особенно дружеских отношений. Скорее наоборот. Кончилось тем, что Виталий вообще уехал из Киева. Говорил, что нам вдвоем тесно. Несколько лет прожил в Таллине. А теперь вот снова вернулся домой. Мы уже не были с ним конкурентами: он остался на “Финне”, я ушел на “Темпест”. Как говорят, делить нечего. И общая молодость, общие воспоминания... Короче, встретились друзьями.

Я как раз мыкался без шкотового. Хотя собирался отдыхать, пропадал все время у яхты. Постепенно Виталий стал мне помогать. Попробовали с ним вместе пройтись по Днепру. Получилось вроде бы неплохо. А что, если вместе на Олимпиаду?

Бросились отговаривать меня: он же никогда не сидел на шкотах, он же “финнист”, одиночник, рулевой...

Бросились отговаривать его: ты же рулевой, один из сильнейших в стране “финистов”... Не уживешься с Манкиным, вспомни, как вы с ним не мирились, когда были каждый сам по себе. А теперь вместе, да еще он рулевой...

Мы начали совместные тренировки. Помогал Виталию разобраться в снастях, такелаже. Виталий быстро осваивал новое. Вот только спинакер долго оставался для него коварным парусом. Он никак не хотел его слушаться и не раз в самый ответственный момент гонки выходил из повиновения. Так случилось в первой большой регате лета 1972 года. Тогда на юге Франции проводился Олимпийский критериум, на который съехались все будущие участники Олимпиады, кроме американцев.

В Иере мы заняли третье место после Уоррена и Стартиеса. Удачными были для нас гонки в сильный ветер, неудачными — в слабый. Особенно запомнился шестой день.

Штормило. Стартиес решил не рисковать и остался на берегу. Многие в тот день не вышли в кипящее море. Мы пошли в гонку. Виталию с самого начала приходилось висеть на трапеции. И вот при первом повороте трапеция лопается. Дырдыра повис на шкотах. Пришлось его “вылавливать” из бушующих волн. Но с дистанции мы не сошли. При каждом изменении курса обносили трапецию вокруг мачты. К концу измучились так, что даже второе место на финише не радовало. В тот день, кажется, к нам подходили все участники регаты — не верили, что при такой погоде можно было пройти всю дистанцию на поврежденной яхте.

В этой гонке погода сыграла злую шутку с Томашем Хольцем. Высокая волна приподняла его над лодкой, когда он на мгновение выпустил румпель, и опустила... в море. “Темпест” был уже далеко впереди. Незадачливого рулевого подобрал шедший сзади “Летучий голландец”. На нем Хольц и вернулся на берег, где его уже ожидал перепуганный шкотовый. И это случилось с одним из опытнейших гонщиков, который уже в 1967 году имел серебряную медаль на чемпионате мира! Так стоило ли нам расстраиваться из-за неудачи с трапецией?!

На этой же регате я чуть не остался без руки. Наутро после окончания соревнований мы собирались уезжать. Виталий вздумал вымыть лодку. Уж не знаю зачем, но основательно намылил ее. Я прыгнул на нос, чтобы принять стаксель, и не удержался на ногах: намыленная пластмасса пострашнее отполированного льда! Пытался схватиться за трос, падая, но жесткая снасть соскочила с ладони и как нож впилась в руку. Хлынула кровь. Оказалась поврежденной вена. Меня успокаивали тем, что могло быть хуже, если бы разрезало сухожилие.

В Иере мы окончательно убедились, что наша лодка не годится для слабого ветра. И прямо из Франции отправились машиной в Италию, где на судоверфи в Коголето для нас строили новый “Темпест”.