Белый верблюд

- Очень странно... А что же за устройство у вашего изобретения?

- На первый взгляд очень простое.

- Э, на свете все просто: и родиться, и умереть...

- А просыпаться рано утром?

- Да, это трудновато...

Адиля смеялась, и, когда Адиля смеялась, на щеках у нее появлялись ямочки, и мне казалось, что ямочки на щеках Адили появляются только для нас с Годжой.

- Мое изобретение таково: берете свечу. Вот так.- Красноносый вынул из кармана белую свечу.- Я подсчитал, что эта свечка полностью сгорает за десять часов. Поэтому, видите, я линиями разделил свечу на десять частей. В двенадцать ночи вы ложитесь в постель. Утром, допустим, в шесть часов вы должны встать. Отрезаете от свечи четыре части, остается ровно шесть частей. Потом зажигаете, кладете себе в рот. Свеча горит у вас во рту, а вы себе спите. Как только наступает шесть часов утра, вы чувствуете жар на губах и тотчас просыпаетесь! Ну, как?

- Занятно...

- Да гениально это! У вас язык не поворачивается сказать гениально! Потому что вы не хотите, чтобы я ушел из цирка!

- Нет, дело в том, что ваше изобретение не всем подходит...

- Не подходит? Почему?

- Потому, что, например, я сплю не на спине, а, наоборот, ничком...

- Ну и что?

- Как, ну и что? Как вы положите свечку мне в рот?

- Как?

- Вот именно!

- Ничего, пусть это вас не беспокоит! Я и для такого случая средство нашел...

Красноносый подошел и что-то шепнул на ухо Рыжему, никто ничего не услышал, но все закатились от хохота, и Годжа смеялся, и Тамара смеялась, только Адиля не смеялась, я издалека увидел, как Адиля покраснела, и спросил Годжу:

- Чему все смеются? Годжа, смеясь, ответил:

- Не обращай внимания...

Я кивком головы согласился с Годжой: мол, хорошо, не буду обращать внимания, но одно я понял, раз Адиля не рассмеялась, раз Адиля покраснела, значит, в этой шутке было что-то неприличное, и, значит, Адиля - не как Шовкет, а раз Адиля такая хорошая девушка, раз Адиля не такая, как Шовкет, тогда и тетя Ханум должна знать это, и мне очень захотелось, чтобы сейчас тетя Ханум была здесь и увидела, что Адиля не смеялась, что она покраснела.

Я думал обо всем этом, в сердце моем царили радость, веселье, но и давешнее беспокойство почему-то не оставляло меня, а на арене скакали лошади, и каждый раз, когда дрессировщик щелкал длинным кнутом, я вздрагивал, мне казалось, что сейчас и Белый Верблюд выбежит на арену, вместе с лошадьми пробежится по кругу арены, а потом подойдет и ляжет перед Адилей. Однако вскоре беспокойство прошло, бег холеных лошадей со сверкающими, расчесанными гривами по кругу арены заставил меня забыть обо всем, я опять с головой погрузился в радостное настроение цирка, снова ощущал аромат роз, и прозрачная алость была у меня перед глазами.

Когда представление окончилось, Годжа спросил:

- Ну, как?

- Хорошо!..- сказал я.

- Я часто буду водить тебя в цирк.

После представления Адиля и Тамара встали с мест, вместе с толпой зрителей двинулись к выходу, а я держал Годжу за руку, и в моем сердце было немного печали, потому что и запах древесных опилок, и конский запах, и Красноносый, и Рыжий уже превращались в воспоминание, потому что и аромат роз, и то "Письмо любви", и волнистая красная линия, проведенная под словами "Письмо любви", превращались в воспоминание, и, наверное, тогда впервые за свою семилетнюю жизнь маленький Алекпер почувствовал, как "сейчас" переходит в "было", бессознательно ощутил, что воспоминания навсегда остаются в прошлом и прошлое остается в вечности. Наверное, было так...

Вместе с людьми мы вышли в фойе, и в это время Адиля, выбрав момент, слегка повернула голову и один миг, всего один миг смотрела на Годжу, но в этом мгновенном взгляде Адили словно таился аромат розы, и я невольно подумал, интересно, кто-нибудь когда-нибудь посмотрит так на меня? И в моем сердце появилось волнующее предощущение далекого будущего, в этом волнении было что-то заветное,, что-то родное, неосознанность этого волнения была светлой, была радостной.

Разумеется, и Годжа увидел этот мгновенный безмолвный взгляд: я почувствовал, как рука Годжи сжала мою руку, мне показалось, что мгновенный безмолвный взгляд Адили пронизал все тело Годжи, я тоже сжал руку Годжи, и Годжа, взглянув на меня, снова сказал:

- Я часто буду водить тебя в цирк.

Адиля с Тамарой были впереди нас на десять - пятнадцать шагов, и из здания цирка первыми вышли они, а потом и мы. Я тотчас понял, что что-то случилось, понял, что произошло что-то худое. Адиля с Тамарой стояли посреди улицы, вернее, застыли посреди улицы, и я увидел, как, обходя людей, быстрыми шагами к Адиле направляется тетя Ханум. Младшие братья Годжи - Джебраил с Агарагимом - тоже были рядом с тетей Ханум.

Меня охватил ужас, от которого волосы встают дыбом, и даже теперь я не могу понять, как тетя Ханум узнала, что Адиля тоже в цирке.