Белый Волк

Бывшему лейтенанту было не до него. Он видел как паренек, держа пистолет с глушителем в вытянутой руке, обошел «Гольф», приблизившись на несколько шагов. Самасад толкнул приподнявшегося чиновника, накрыл его своим телом. Донеслись легкие хлопки, и Кирилла словно ударили по спине молотком четыре раза подряд. Слева под ребрами возникло ощущение сильнейшего ожога, молодой человек вдруг понял, что больше уже не дышит — не может сделать вдоха. На лестнице слышались частые шаги.

«Сейчас подойдет, — понял Самасад, — откинет меня в сторону и пристрелит обоих в упор».

Собрав волю в кулак, он сунул руку под куртку, нащупал рукоять ножа и, когда пинком его перевернули на спину, со всей силы ударил врага снизу вверх, в пах и выше, насколько хватило руки, а потом хорошенько провернул лезвие. Мальчишка выпучил глаза, выронил пистолет, свалился набок и покатился вниз по ступеням. Розовые искры, что скакали в глазах от нехватки воздуха, слились для Кирилла в единую яркую радугу, и он перестал что–либо различать вокруг.

Потом был только полумрак. Серая комната, железная дуга над головой с пузырьками для капельницы, равномерное попискивание каких–то приборов и воткнутая в горло толстая холодная трубка. Сумрак, невероятная слабость, из–за которой он не мог шевельнуть даже пальцем, редкое появление медсестры, втыкающей что–то в левое бедро, мерный шелест непонятного ящика у стены. Он не заметил, в какой миг ему причудился Игорь, в белом халате и матерчатой шапочке на голове. Рядом с бывшим десантником шевелилось нечто невообразимое, похожее на вставшую на дыбы бетонную скамейку с головой на боку и торчащими сверху и снизу осьминожьими щупальцами.

— Киря, ты как? — тихо спросил Игорь. — Ты меня слышишь?

Самасад не к месту вспомнил, что все это случилось с ним из–за жалких полутора тысяч долларов. Полторы тысячи зеленых фантиков, которые он к тому же принял за подозрительно большие деньги! Ему стало смешно — но трубка не позволила издать ни звука, и только тело слегка задрожало.

— Я не хочу, чтобы он умирал, Укрон, — прошептал Игорь. — Ты должен его спасти! Неправильно, когда умирают такие хорошие парни. Сделай что–нибудь, Укрон. Ты же можешь, я знаю! Верни ему жизнь!

— В этом мире нет моей власти, сын мой, — с низким хрипом ответило чудище. — У него совсем нет сил. Его должен выкармливать медведь, лось или хотя бы волк. Где я найду ему брата в этом одичавшем каменном лесу? Здесь меня не слышат ни люди, ни твари.

— Попробуй. Попробуй сделать хоть что–нибудь, Укрон! Мы же не можем бросить его таким!

— Хорошо, сын мой, я попытаюсь призвать ему брата. Но откликнется ли на зов хоть кто–нибудь?

Щупальца чудища зашевелились, какое–то из них жгучим холодом опоясало лоб Самасада. Серый полумрак начал сгущаться в его глазах, сгущаться в непроглядную кладбищенскую тьму. Нечто тихое и покойное, разрываемое только резким, кисло–горьким запахом крадущейся перед норой крысы. Подобной наглости он вынести не смог и одним быстрым движением метнулся вперед, щелкнул клыками и скрылся назад в нору. Перемолотая могучими клыками серая добыча не успела даже пискнуть, как уже отправилась к нему в желудок. В бок ткнулись теплыми тупыми мордами щенята, но Вывей лишь покатал их с боку на бок, тихо зашипел, предупреждая об осторожности. Потом выбрался из–за темной коробки, пахнущей плесенью и старыми перегнившими костями, и потрусил по трубе к ослепительному кругу света. Здесь, у выхода из укрытия, он остановился, пережидая.

Сверху доносились семенящие шаги женщин, широкие и размашистые — молодых мужчин, протяжный шелест велосипедных колес, мелкий топот детей, неспешная уверенная поступь мужчин взрослых. Наконец шуршание песка над головой ненадолго стихло — Вывей выскользнул из трубы, вдоль самой воды, скрываясь за прибрежными камышами, пробрался до ивовых зарослей и уже за ними вышел на газон, низко опустил голову и повесил хвост, труся по густой и сочной, пахнущей дождем и прелостью, молодой траве. Слабый ветерок доносил от тропинки сладковато–конфетные ароматы гуляющих дам, слабо перебитый мускусом и сиренью пот их кавалеров, вонь обувной смазки и острую резь горелого пластика, который многие из людей зачем–то вдыхали из подожженных палочек. Однако всех двуногих объединяло одно: им были глубоко безразличны хлопоты зверя, бегущего в безопасном удалении и смотрящего в другую сторону. Не поднимай голову, не гляди, не издавай лишних звуков — и ты останешься невидимкой. Вот и вся тайна выживания в здешних странных каменных лесах.