Бембиленд. Вавилон

Нет, они не ездят верхом, они маршируют, нет, они едут, нет, они маршируют стройными рядами, эти прекрасные ракеты, и они представляют для противника непредсказуемую опасность, а для меня в моем шезлонге, куда я забралась, красивой формы не я, красивой формы они, для меня они не опасны. Снаряды, которые идут пешком шаг за шагом, впереди своей пехоты, кто видел такое. Тактические ракеты, они маршируют. Должны идти сами, бедняжки. Им сказали, что точность поражения цели должна составлять 5 метров, при менее благоприятных условиях можно допустить неточность до 300 метров, я подчеркиваю, что можно, но не нужно, это только в худшем случае, но он никогда не наступит, например, при поврежденном или отказавшем спутнике, дрейф-уход инерциальной навигации остается совсем неисправленным, о ужас. Вам действительно не хватает серьезности после того как вы это услышали, или серьезность неясно вырисовывается перед вами только сейчас, в противоположность тем, кого вы подстрелили и которые теперь все знают. Они играются с собственной траекторией, которую запрограммировали мы, эти «Томагавки». У них есть блокировка ближнего боя. На это их тоже программируют. Чтобы они улетели от нас и ударили где-нибудь в другом месте. Кстати, я бы хотела добавить, мне только что пришло в голову: о городские общины всей земли, вы, мы вас теперь усыновим, мы – из движения за мир – мы вас всех усыновим. О вавилонская страна, роскошь, гордая гавань богатства, которое вы уже давно не можете потратить, ни кровь за нефть, ни деньги за еду, совсем ничего. Это я хотела сейчас добавить, потому что ничего другого мне не приходит в голову. Как одним ударом разрушается все твое счастье, срывается и сметается цвет мужчин. Так много мужчин израсходовано впустую! Мне наверняка пригодился бы тот или другой. Мой сад заслужил это, мои стены, которые нужно покрасить, тоже это заслужили. Моя постель тоже заслужила лучшее, чем меня одну. О горе мне, как мучительно быть первым вестником страдания! И так далее и в том же духе. Никто другой не видел ничего столь ужасного, поэтому и я сейчас не вижу, и никто другой этого не увидит, и все. Нет же, стоп! Увидят! Все-таки необходимо разоблачить то, что коснулось нас и их: и для этого есть пресса! Погибает войско варваров, и камера запечатлевает это. Мы этого не улавливаем, но камера – она может. Она понимает быстрее, чем мы, что там происходит. Хотя происходит слишком много, даже если атака сейчас остановлена.

И как же дела у Буша, нашего господина? Спасибо, хорошо. То, что я вижу здесь, вы это не серьезно, это что-то другое. Мне всегда не хватает серьезности. И куда же она подевалась? Ты, довлеющее, длящееся страдание, ты забрало с собой серьезность? Ведь ты должно было ее забрать, разве нет? Скажи, где она, печальная весть? Где известные клиенты концерна? Да, там, снаружи, все полностью разрушено, ну да. Еще не все, но скоро. И мы теперь тоже клиенты. Мы все клиенты. Какую весть должны мы принести, когда нас, клиентов, уже известили?