Бен-Гур

Когда страдалец напился, рука, лежавшая на его плече, коснулась лба и оставалась на пропыленных волосах столько времени, сколько потребовали бы слова благословения; затем незнакомец вернул кувшин на место и снова встал за спиной рабби Иосифа. Все глаза следили за ним, и глаза декуриона вместе с прочими.

Так закончилась сцена у колодца. Когда люди напились и напоили лошадей, путь был продолжен. Однако настроение декуриона изменилось; он сам помог арестованному подняться, а затем вскарабкаться на лошадь за спину одного из солдат. Назаретяне и рабби Иосиф со своим учеником разошлись по домам.

Таковы были первая встреча и первое расставание Бен-Гура и сына Марии.

КНИГА ТРЕТЬЯ

Клеопатра: Должна быть соразмерна скорбь моя ее причине.

Входит Диомед.

Говори, он умер?

Диомед: Он жив еще, но смерть над ним витает.

Шекспир. Антоний и Клеопатра.(акт IV, сцена 13) пер. М.Донского.

ГЛАВА I

Квинт Аррий уходит в море

Город Мизен дал ими скалистому мысу, который высится и нескольких милях на юго-запад от Неаполя. Сейчас от него осталась только груда руин, но в году от рождества Христова двадцать четвертом — в который мы хотим перенести теперь читателя — это место было одним и важнейших на западном побережье Италии.[4]

В названном году путешественник, пришедший на мыс и желающий в полной мере насладиться открывающимся видом поднялся бы на городскую стену и, повернувшись спиной к городу, увидел бы Неаполитанскую бухту, столь же чарующую тогда, как и ныне, несравненный берег, дымящийся конус вулкана, небо и волны безмятежной сини, Ишию и Капри; его взгляд скользил бы в блистающем воздухе, пока, усталый — ибо красота может утомить глаз, как сладость — небо, — не взглянул бы на то, чего не может увидеть современный турист: половину морского резерва Рима, движущегося и стоящего на якорях.

В те времена в городской стене был проем, минуя который улица превращалась в широкий мол, на многие стадии уходящий в волны.

Одним холодным сентябрьским утром часовой на стене был потревожен шумным разговором спускающейся по улице компании. Он бросил один лишь взгляд и снова погрузился в Дрему.

В компании было человек двадцать-тридцать, большинство из которых — рабы с факелами, дающими больше дыма, чем огня и оставляющими в воздухе аромат индийского нарда. Хозяева шли впереди, держась за руки. Один из них, на вид лет пятидесяти, начинающий лысеть и несущий на скудных локонах лавровый венок, судя по уделяемому ему вниманию, был центральным объектом некоей прочувствованной церемонии. Все они были одеты в просторные тоги с широким пурпурным подбоем. Часовому хватило одного взгляда. Он понял, что эти люди принадлежат к высшему классу, а сейчас, после ночи празднества, провожают на корабль своего друга. Дальнейшие объяснения мы получим, прислушавшись к их беседе.

— Нет, мой Квинт, — говорил один, обращаясь к человеку в венке, — зла Фортуна, забирающая тебя от нас так скоро. Ты ведь только вчера вернулся из морей за Столбами. Да у тебя ноги еще не привыкли к твердой земле.

— Клянусь Кастором, если мужчине позволена женская клятва, — сказал другой, на которого вино оказало большее действие. — Не будем жаловаться. Наш Квинт идет вернуть потерянное этой ночью. Кости на качающейся палубе — не то, что кости на берегу — а, Квинт?

— Не попрекайте Фортуну! — воскликнул третий. — Она не слепа и не переменчива. При Анцине, где наш Аррий испытывал ее, кивнула утвердительно, и в море она не покидает его, держа руку на кормиле. Она забирает его, но разве не возвращает всегда с победами?

— Его забирают греки, — вмешался еще один. — Будем же винить их, а не богов. Научившись торговать, они разучились сражаться.

С этими словами компания вышла из города и зашагала по молу навстречу прекрасной в утреннем свете бухте. Для морского волка плеск волн звучал приветствием. Он глубоко вздохнул, как будто запах соленой воды был слаще нарда, и воздел руки.

— Я принес дары в Пренесте, а не в Анции, и смотрите! Ветер с запада. Благодарю тебя, мать моя Фортуна! — произнес он серьезно.

Друзья повторили восклицание, а рабы качнули факелами.

— Вон она идет! — продолжал Аррий, указывая на приближающуюся к молу галеру. — Какая еще хозяйка нужна моряку? Разве твоя Лукреция более грациозна, Кай?

Он всматривался в приближающееся судно. Белый парус надулся на невысокой мачте, весла поднимались, на мгновение замирали и снова погружались, взмахивая, как крылья, через идеально размеренные интервалы.

— Да не будем гневить богов, — сказал он серьезно, не отводя глаз от корабля. — Они шлют возможности. Наша вина, если мы не умеем воспользоваться. Что же до греков, то не забывай, мой Лентул, что пираты, с которыми я должен расправиться, — греки. Одна победа над ними стоит больше, чем сотня — над африканцами.

— Значит, ты направляешься в Эгейское море?

Глаза моряка все впивались в корабль.