Бенито Муссолини

В один из моментов подобной экзальтации он объявил на заседании Великого совета фашистской партии о «непосредственных задачах, стоящих перед фашистским движением». Албания должна стать итальянской провинцией, аннексия Туниса и Корсики обеспечит безопасность Италии в Средиземноморье; альпийская граница с Францией должна быть отодвинута за Ниццу и проходить по реке Вар. «Я также внимательно присматриваюсь, — продолжал он, — к швейцарскому Тичино. Швейцарии, потерявшей способность объединять свои народы, предназначено судьбой, подобно другим малым странам, пережить полный распад. Такова моя программа. Пока я не могу назвать точные сроки ее выполнения. Я всего лишь отмечаю пунктиром тот путь, по которому мы должны промаршировать. Любой, кто частично или полностью предаст гласности то, что я сейчас сказал, будет обвинен в измене и ему придется отвечать по всей строгости закона». На следующий день эти экстравагантные притязания возросли — дуче претендовал также на Джибути и часть Суэцкого канала. Но уже два дня спустя дуче, казалось, потерял всякий интерес к идее территориального роста Итальянской империи. 3 марта в беседе с Муссолини Чиано обнаружил, что дуче не прочь «пустить на самотек» албанский вопрос. Но 23 марта Муссолини считал необходимым «ускорить его решение» [21]

.

Германская оккупация Чехословакии положила конец сомнениям дуче. Как только до него дошла информация о немецком вторжении, он в своих мыслях сразу же обратился к «возможности нанесения удара по Албании». Но дуче тут же заколебался, ему показалось, что оккупация этой нищей страны, которая в любом случае была почти уже вассальным государством, «покажется миру несолидной на фоне присоединения к Рейху Богемии, этой одной из богатейших территорий на земном шаре». И к огорчению Чиано, давнего и стойкого сторонника албанской авантюры, Муссолини воздержался от конкретных действий против Албании — этого смелого шага, который можно использовать в качестве противовеса «нежелательному усилению престижа Рейха», а также для «повышения уровня морального состояния Италии». Но когда он узнал, что король вновь высказал твердое убеждение в том, что совершенно бессмысленно рисковать быть втянутым в войну ради «захвата четырех скал», дуче сразу же принял решение действовать, «как только будет покончено с Испанией».

28 марта он с громадным удовлетворением принял известие о падении Мадрида. Одно время он почти не сомневался в том, что «нерешительность, проявляемая Франко» в ведении гражданской войны, не приведет его к победе, и предшествовавшим летом даже предлагал Чиано зафиксировать в его дневнике свой прогноз о конечном поражении Франко. Но теперь, наконец, изнурительная война была завершена, и весь мир получил свидетельство «нового и впечатляющего триумфа фашизма». Вернувшись в свой кабинет с балкона с видом на площадь Венеции, на которой публика праздновала окончание войны, дуче указал Чиано рукой на географический атлас со страницей, раскрытой на карте Испании. «Вот так атлас оставался раскрытым почти три года, — торжествующим тоном заявил дуче, — но теперь с этим покончено. Теперь я знаю, что я должен открыть в атласе очередную страницу». Десять дней спустя на рассвете итальянские вооруженные силы высадились в Албании. Албанцы не оказали серьезного сопротивления. Итальянская пресса, испытывая известные затруднения в подаче и пропаганде «динамики фашизма», так и не смогла решить, объяснялась ли скоротечность военных действий тем, что итальянские войска так блестяще сражались, или явилась следствием того, что албанцы приветствовали их в качестве освободителей от ненавистного короля. Тем не менее это была все же, как-никак, но победа. К вечеру Италия захватила то, что, по мнению Гитлера, было «плацдармом, с помощью которого можно будет неумолимо доминировать над Балканами».

За несколько дней до нападения на Албанию неуверенность Муссолини сменилась убежденностью и решимостью. «Он хладнокровен, — писал Чиано 5 апреля, — потрясающе хладнокровен». К 15 апреля военные действия в Албании были успешно завершены. Когда албанские делегаты прибыли в Рим, чтобы на торжественной церемонии вручить албанскую корону Виктору-Эммануилу, Муссолини, казалось, воплощал собой величественную монументальность. Зарубежная реакция на события в Албании уже не принималась в расчет и, как писал Чиано, было «яснее ясного, что протесты Великобритании предназначались для внутреннего употребления, а не для чего-нибудь еще». Получив послание Рузвельта с предложением о заключении перемирия на десять лет, Муссолини сначала даже отказался его читать. Когда дуче все же сделал это, то швырнув его в сторону, он презрительно заметил: «Результат детского паралича!»