Београджанка

– Ну ничего, что поделаешь, надо заштопать. Ты же умеешь шить?

Это, наверное, было первое серьезное разочарование во взрослом человеке в моей жизни – как так взрослая тетя не умеет шить, более того, вообще опасается прикасаться к швейной машине. Но мне нужна была поддержка, и я ее получила сполна. Коллективный разум решил, что просто застрочить "лохматый" разрыв не получится, значит, нужна латка. Где же ее взять у шторы? На счастье, шторы были сильно укорочены – подшиты. Оттуда, из подворота, мы и вырезали нужный кусок. Когда я закончила, я сорвала аплодисменты – такой красивой заплатки посреди занавески не видел еще ни один интерьер! А как тетя Наташа гордилась мной, что я умею управляться с этим чудищем – машинкой!

Для нас никаких непоправимых последствий не возникло, насколько я помню.

В той же квартире на меня однажды свалилась кухонная полка, набитая посудой, напугав до полусмерти. Посуду, конечно, было жалко, я же поикала три дня да перестала.

Зато тетя Наташа позже, в компенсацию моего первого разочарования, научила меня: "Всегда ходи, выпрямив плечи и втянув живот!" Сама она была красивой, очень стройной женщиной, было почему прислушаться, и я всю жизнь вспоминаю это ее: "Не забывай про живот! Что значит не могу? Напряги и иди!"

А потом снова – переезд.

Видимо, это было связано с тем, что квартира снималась организациями на определенный срок, не всегда совпадающий с датами командировки. И оставалась квартира вроде бы в найме, а жить некому. Вот нас и переселяли.

Очередным приютом стала прелестная (и снова очень чудная по советским меркам) квартира в «русском доме» на улице Джушина. Я сейчас затрудняюсь вспомнить, почему его так называли, но очень много воспоминаний приходится именно на это жилье.

У нас, девочек, своя комната на троих, у родителей большая спальня и кроватка брата, гостиная, куда выходят обе двери – огромный диван посередине, журнальный стол и телевизор. Два санузла и кухня с балконом, выходящим в совершенно прекрасный тенистый двор.

Во дворе (в доме) живут милые люди. Я не помню момент знакомства, но помню, что нас как-то сразу полюбили и приняли. И дети, и взрослые. Один седовласый гражданин даже оказался потомком наших эмигрантов, прекрасно говорил по-русски и взял нас под свою опеку, поскольку оказался каким-то местным общественником. Живо снабдил нашу (о, боже, четверо детей!) большую семью бесплатными (или сильно дешевыми) билетами в местный открытый бассейн и регулярно интересовался, не иссяк ли их запас.

Дети тоже ходили за нами хвостиками. Мы им были интересны как вид. Странные зверушки. Косы до пояса у всех троих. Я еще, инопланетянка, взяла мамину манеру носить часики на левой руке циферблатом внутрь. Почему мама так делала, мне не приходило в голову спрашивать, но и объяснить дворовым друзьям тоже не могла – "зашто, зашто", так надо!

Мы пытались уже говорить на языке, было лето следующего года, видимо.

Язык легкий, близкий, родной, но с подковырками. Помню, однажды помогала местной девочке выполнить домашку по русскому языку. У них во многих школах русский шел как иностранный, что неудивительно. Ясно одно – не так уж легко разобраться, когда ты в этом языке не вырос. Помогла, чего уж.

*****

Однажды случился ужас. Нет, ужас! Самый страшный ужас, какой может случиться.

Началась война.

Я осталась дома одна, хотя такое случалось редко. Мама с остальными детьми то ли ушла на рынок, то ли в бассейн, я не помню. Папа был на работе.

Сижу с книжкой на балконе. Как сейчас помню – босые ноги на перилах, сижу кайфую, горлицы курлычат, я читаю. И вдруг. Воздушная тревога. Нет, прям воздушная тревога – уааа, уааа, уааа!!

Мне стало холодно. Я замерла.

По двору забегали люди. Некоторые несли в руках таблички «склониште» (убежище, это можно было мозгом понять).

Я сижу. Закрыла книжку. Думаю, где мама и остальные. И как они. И что делать мне.

Встать я не могу, потому что меня колотит. И зубы стучат от страха.

Потом перестало выть. И люди бегать тоже перестали. Не перестали только горлицы, дуры. Сидят и гур-гур-гур на соседнем дереве. Они что, совсем? Не понимают.

Я на всякий случай думаю, что вдруг мои тоже ничего не слышали и не знают. А когда узнают, мы уже будем все вместе, и будет не так страшно.

Когда приходят мои, все спокойно. Они разбирают сумки, и мы даже готовим обед. Я ничего не говорю про войну, вдруг обойдется? Но все равно тревожно. Еще не вернулся с работы папа.

Вечером папа принес письмо. Тогда еще люди умели писать друг другу бумажные письма, и мамины сестры, которые перестали обижаться и скучали, регулярно нам присылали новости и получали оные от нас. На этот раз читать письмо поручили мне. После ужина все сели в гостиной на тот самый диван. Письмо вручили мне.

Все бы было ничего, я бы нормально прочитала, если б не включили телевизор!

В момент, когда я достала листок, на экране появились бегающие с табличками люди и даже «взрывы» в городе, вспышки и вой сирены.