Берег

— Да. Она, как развод сделала, осталась одна с Сашкой, так мы им на одну только стенку полторы тыщи дали. Теперь Сашка с армии придет, я ему на машину дам.

— А говорите, я богатая?! Я‑то бедная! Вот вы, Савельночка, богатая!

— Не. Это какое богатство?! Вот Марченко–кум — так тот богатый был: он как помер, так у него только в хате триста тысяч нашли! От это богатство!

— Да откуда же?

— А от как немцы–то тут колонны гнали, так он брыльянты из ушей аж с мочками рвал!

— Ой, Господи! Разве можно у людей, с мочками, Савельночка?

— Так, Петровночка, то ж какие люди? То ж жиды были…

— Так что ж по–вашему: жиды — не люди?

— Оно може и люди, а только ни те брыльянты, ни те ухи им зараз уж не к чему были.

— Ну, не знаю, какие вы страшные истории на ночь рассказываете.

— Ну, это чего страшного? Вот как его сын женку забил — от то да…

— Как это забил?

— А так, и матка евонная не отняла. Не заступилася.

— Да почему же?

— А потому! Склещились они. Она девкой–то гуляла с ним и вон там в лесозащитной полосе они и склещились. Чабаны нашли их. А куды денешься? Она ревет, народ гогочет, повалили их, как есть, на телегу и в поселок в больницу отвезли. Отмачивали их чи в ванне, чи хде…

— Ну, вообще это бывает, медицине такие случаи известны.

— Во–во. А я шо гуторю? Шо известны. Я брехать не люблю. А только пришлося ему жениться на ней. Куды ж девку после такого позору? Но он видать и не жил с ней, у них и детей не было. А как напьется, так орет «Лесозащитка проклятая!» — иначе и не звал ее. Это нашли–то их в лесозащитной полосе. И бил нещадно. А как батька помер, достались ему деньги–то, тут чего не жить. Батька–то не давал ему шибко по банку бить. Ну а тут, как зачал он убивать ее и орет: отойди, мать, лучше я отсижу за нее, «лесозащитку» проклятую, я из–за нее этим… ну, вовсе не мужиком, значит, стал!

— Импотентом, наверное?

— Не знаю, може им. Только, значит, не нужон ему нихто: ни она, ни хто. А все имел, значит, интерес, раз убил…

— Насмерть?

— А то как еще? А уж о третьем годе, как из тюрьмы вышел, да женился и деток нарожал. Люди видали, не будут брехать.

— Какой ужас!

— Не знаю, может, оно и ужас. а може, еще шо, но вот только ты скажи мне: как это ты, женщина такая самостоятельная, а сама в своем дому ночевать не можешь? Вот я, к примеру, ворочуюсь по ночам, топчан подо мной скрипит.

— Да ворочайтесь на здоровье.

— Ну храплю, да собаки у меня в хате навоняють…

— Мне храп ваш нисколько не мешает. А собачки — это хорошо, я собачек люблю! Правда, Балахайка? Хорошая собачка! — Анна Петровна только руку протянула, потрепать Балахая по загривку, как Жучок тотчас ревниво ощерился и издал первый предупреждающий рык. — И тебя, и тебя, Жучок, люблю! — переметнулась к нему Анна Петровна, хорошо зная его скверный ревнючий нрав. — Ты хорошая собачка, и Белка хорошая… А Балахайку я все равно больше люблю!

Большой, поросший медвежьей шерстью Балахай и в самом деле добродушней своего единоутробного братца и покрасивей его. А тот — сущий дьявол: гладкошерстный, как Белка, он от нее ни единого белого пятнышка не унаследовал, сплошь вышел черный, только как ощерит зубы, вздернет в злобе верхнюю губу — так сверкнет острыми клыками, а глаза от ярости наливаются кровью. И характер у него сволочной: хоть и младше брата, но случая не было, чтобы в чем–нибудь уступил ему. За каждым брошенным куском первый срывается и уж ни Балахая, ни Белку к добыче не подпустит. А главное, ни за что не уступит братцу место у ног Савельевны.

Старая Белка ляжет себе в сторонке и дремлет постариковски, а Балахаю еще хочется хозяйской ласки и он зорко выжидает момент, когда Жучок пружинисто вскочит и припустит в сторону — то ли за мышью пробежавшей, то ли за какой другой добычей — тут Балахай со всей своей бескорыстной любовью старается занять его место подле Савельевны. Жучок никогда этого стерпеть не может: с полдороги рывком бросается назад и, если только не отскочит Балахай, вцепляется в него с бешенной яростью. Зная нрав своего братишки, Балахай обычно сам уступает Жучку место у хозяйских ног, отползает в сторону, довольствуясь ласковым словом Петровны или кого–нибудь другого из приезжих на берег. Приезжих этим летом было больше, чем обычно.

Кто знает каким образом, но попало описание бухты Ялточки и подробное указание, как в нее проехать, на страницы специального журнала для автомобилистов. Вот по этому описанию с обещанием хорошего отдыха и потянулись на берег люди. С Украины приехало на двух машинах большое семейство. Поставили на берегу палатку, над машинами натянули тент, вбили глубоко в ракушник четыре кола, обмотали веревкой и по всем четырем сторонам навесили здоровенные палки домашней копченой колбасы. Дескать, пускай под морским ветерком проветривается. От мух жиденькой марлей занавесили и каждый день по колбасе снимали — так что можно было с уверенностью рассчитать, на сколько дней они свой отдых планируют.

Еще приехала пара пожилых молодоженов, тоже не на день, не на два, а как понравится, поскольку оба пенсионеры и могут свой медовый месяц справлять бессрочно.