Берег черного дерева и слоновой кости (сборник)

Маленькое судно было спрятано в чаще корнепусков и тростника, стебли которого плавным сводом подымались над рекой; вблизи от этого места находилась громадная скала, вроде пирамиды возвышавшаяся на пятнадцать или двадцать метров над уровнем моря.

— Еще при закате солнца я заметил этого гранитного зверя, — сказал Лаеннек, — и мне пришло в голову остановиться здесь, чтобы посмотреть, не может ли он послужить нам естественной крепостью? Если мы найдем здесь защиту и убежище, то ни один негр не осмелится атаковать нас. Кунье, уныло напевая, отправился на разведку.

Через несколько минут он вернулся с известием, что каменная глыба кончается на вершине довольно обширной площадкой, на которой могут свободно поместиться двенадцать человек, и что эта площадка покрыта густыми кустарниками, в которых легко спрятаться.

— Ну, — сказал Лаеннек повелительно, — поспешим отнести туда оружие и съестные припасы. Там наше спасение, или же придется отказаться от всякой надежды спастись! Эта местность изменяет мои планы, и мы останемся здесь до восхода солнца, чтобы узнать наверное, осмелился ли мой друг Гобби нарушить погребальный обряд! — Каждый молча повиновался бретонцу, и несколько минут спустя маленький отряд с трудом взобрался на самую вершину.

Никто не думал спать, но в течение долгого времени молчание нарушалось только однообразным ропотом волн. Вдруг Кунье вздрогнул.

— Что там такое? — спросил Лаеннек тихо.

— Заставь молчать Уале! — отвечал негр. — Я слышу шум с верховья реки — это Гобби со своими воинами…

Бретонец мигом надел ошейник на собаку и приказал ей лежать тихо.

— Смотри, — сказал негр, присматриваясь к течению реки, — вон черные точки на воде: одна, две, три, четыре… всего шесть черных точек… они плывут на военных пирогах.

— Не более того? — спросил Лаеннек, ничего не различавший во тьме ночи.

— Да, только шесть… Вот они приближаются…

Европейцы напрягли слух, стараясь заменить им недостаток зрения, и вскоре ясно различили удары весел по воде.

— Точно ли ты уверен, что всего шесть судов? — спросил Лаеннек.

— Наверно говорю!

Из широкой груди бывшего матроса вырвался вздох облегчения.

— Что с вами? — спросил Барте.?

— А то, что мы спасены… или близки к спасению.

— Спасены! — прошептали молодые люди.

— Да, спасены… Гобби, вероятно, чересчур хватил, если решился пуститься за нами в погоню, иначе он никогда не осмелился бы преследовать нас только пятью десятками солдат на шести пирогах; ведь на шести пирогах больше не поместишь.

— Мне кажется, и этого слишком достаточно…

— Да, если бы меня тут не было, — перебил Лаеннек. — Запомните хорошенько: никогда пятьдесят негров не осмелятся напасть на судно, на котором плывет Момту-Самбу. Я так уверен в этом предположении, что завтра утром, при первых лучах рассвета, мы опять сядем в пирогу и спокойно пойдем вниз по реке, не заботясь ни о Гобби, ни о его воинах.

— Почему же не сегодня вечером?

— Потому что негры сразу увидят, что я с вами, и, кроме того, могут пустить в нас несколько залпов, на которые мы не сумеем ответить с уверенностью. Положитесь на меня… ни один из этих красавцев не захочет быть под прицелом моего карабина. Если бы они подошли к нам в числе шестисот и пешком, как я предполагал, ну, тогда было бы другое дело: всюду ведь количество есть сила, а у негров тем более… Они поощряли бы друг друга и мертвых или живых непременно возвратили бы нас в Матта-Замбу.

После этого предостережения ничто не тревожило спокойствия беглецов.

Рано утром маленькая пирога бодро продолжала свое плавание, следуя правым берегом реки, потому что надо было сохранять готовность в случае чего быстро улепетнуть на берег. Час спустя после их отплытия флотилия Гобби ясно обозначилась.

Не видя никаких следов, Гобби приказал остановиться в маленькой бухте и готов был уже отказаться от погони. По правде сказать, он совсем не собирался далеко преследовать беглецов, потому что бросился в погоню в первую минуту гнева и пьяный до одурения; за ним последовало не более тридцати человек. Поуспокоившись несколько, Гобби и сам рассудил, что с тридцатью солдатами не одолеть ни Момту-Самбу, ни глупого суеверного страха, который он внушает войнам. Но, завидев преследуемых беглецов, мгновенно, с быстрой сообразительностью дикаря, король принял приличный обстоятельствам вид и скорее с печалью, чем с яростью, заговорил со своим генералиссимусом, когда пирога последнего была уже на близком расстоянии. Прежде всего он окинул глазами свою свиту и понял, что нельзя ожидать от нее большой помощи в борьбе с «неуязвимым человеком».

— Зачем ты покинул друга своего, не предупредив о том? — заговорил Гобби жалобным голосом. — Не осыпал ли я тебя почестями и богатствами?.. Достойно ли тебе бежать, как преступнику?..

Видя, какой оборот принимают обстоятельства, Лаеннек отвечал в том же тоне.