Берег черного дерева и слоновой кости (сборник)

— Вот пальмовый лист для могилы бедной старушки в Плуаре, которая умерла, не увидевшись со мной… Вы сдержите ваше обещание, мне будет приятно думать об этом в одиночестве… и… — Он сделал усилие над собой и кончил, пролепетав — Вы мне позволите вас обнять, если думаете, что бывший дезертир достоин сохранять о вас горячее воспоминание…

Молодые люди бросились к нему на шею, не будучи в состоянии произнести ни слова; они задыхались от волнения… Вдруг Лаеннек быстро вырвался из их объятий, бросил карабин на плечо и свистнул Уале.

— Прощайте! — сказал он обоим друзьям. — Прощайте!

Если когда-нибудь вы будете в Сан-Паоло-да-Луанда, пришлите ко мне нарочного к Гобби, и — честное слово бретонца — я приду к берегу, чтобы увидеть вас…

Быстрыми шагами пошел он по дороге, которая должна была привести его к берегу Огове. Кунье, Буана, Нияди, Иненга и мосиконгские воины последовали за своим начальником, призывая на белых друзей своих все благословения мокиссо. Проходя мимо, эти добрые люди отдавали им часть своих талисманов против лихорадки, укусов змей и опасных встреч.

Гиллуа и Барте принимали все это на память. Последний негр давно исчез в лесу, а они не могли еще отвлечь своих мыслей от тех, кто расстался с ними, и глаза их все допрашивали глубины леса.

— Какая внезапная разлука, — вдруг сказал Барте, вздохнув.

— Так лучше, — ответил Гиллуа. — Этот железный человек, насмехающийся над людоедами, стихиями и лютыми зверями, чувствителен, как ребенок. Он не умеет переносить горести сердца.

Вернувшись к своей лодке, друзья с удивлением увидели Йомби, который на берегу наблюдал, как переносили в лодку плоды и пресную воду.

— Ты зачем не пошел за Момту-Самбу? — спросили они у него.

— Невольник следует за своим господином, — ответил добрый фан, — а Йомби — невольник.

Либревиль. — Возвращение во Францию

С невыразимым чувством грусти оба друга проехали Комо с гребцами-бакале. Они оставили за собой деревни Атекве, Гомия, Коло, Антобия, Фассоль, островки Шолиу, Нангье и Шика, два притока Комо — Мага и Ачанго и наконец въехали в лиман Габона.

Через несколько часов они прибыли в Либревиль, где французский флаг, развевавшийся над домом губернатора и на мачте вестового судна, стоявшего в гавани, доставил им живую радость после неприятных происшествий, закинувших их в центр Африки.

Было около одиннадцати часов утра, когда они вышли на пристань; огненное солнце палило берег, и ни на военном корабле, стоявшем на рейде, ни на берегу ни одна душа не отважилась подвергнуться зною. Все — губернатор, офицеры, администраторы, моряки и солдаты — отдыхали после завтрака. Барте и его друг немедленно отправились к губернатору, и он их тотчас же принял.

Достаточно было сказать, что его спрашивали двое белых, прибывшие из внутренних земель, в самой жалкой одежде, для того чтобы габонский губернатор Сервен счел своим долгом тотчас осведомиться об их национальности и их нуждах.

Это был бравый моряк, обязанный своим чином только собственным заслугам, немножко резкий в обращении, недостаточно честный перед самим собой, чтобы бросить грязную службу, но уважаемый и любимый всеми товарищами за чистосердечие и прямоту.

Он имел только один хорошо известный недостаток, впрочем, извинительный: терпеть не мог членов колониального комиссариата, которых называл писаками, хищниками, мастерами путать цифры и т. п. Его споры с этим корпусом, который он справедливо обвинял в разорении всех колоний, были известны во флоте и различных поселениях, где он был начальником, и редко бывало, чтобы комиссар-распорядитель, находившийся под его начальством, не был отправлен обратно через три месяца по приезде. Колониальный комиссариат, как все административные корпуса, имеет склонность совать нос во все ведомства, впутываться во всякую службу. Главная цель его — уничтожить последнюю крошку честности, если таковая остается по недоразумению в возмутительном колониальном строе.

Сервен был единственный губернатор, не уставший еще от бесплодной борьбы с бездействием, недоброжелательством и невежеством колониальных бюрократов, он имел особенный способ кончать эту борьбу: немедленно отсылать обратно во Францию всякого администратора, который прятался за вечную стену уставов, чтобы не исполнить данного ему приказания. Все эти господа были принуждены приходить в назначенное время и работать. Он сажал комиссара под арест каждый раз, когда не находил его в канцелярии в часы службы.

Бесполезно говорить, что его ненавидела вся администрация и что его давно «спихнули» бы, как выражались эти господа, если бы у него не было хорошей опоры.

Никто в морском министерстве не смел его коснуться, потому что он был товарищем всех контр- и вице-адмиралов адмиралтейства, и они не позволили бы сделать ему ни малейшей неприятности. Когда он отсылал комиссара, ему присылали другого, и больше ничего.