Но они сидели еще долго – пока не догорел закат и не поблекли тени. Небо стало меркнуть в дверном проеме, а из центральной капеллы потянулись подмастерья, выполнявшие мелкую работу. Они здоровались с Элеордом, тот едва кивал. Он ощущал тяжесть двух склоненных голов, ломоту в запястьях и незасыпающую тревогу.
Пусть король поскорее вернется. Пусть поскорее откроются двери храма.
И пусть люди прочтут послание и в этот раз не будет никаких руин.
* * *
Рассвет
. Все или почти все их с Эльтудинном значимые встречи, прощания, разговоры происходили почему-то именно на рассветах или закатах, когда все силы, добрые и злые, сокрушительнее и самовластнее. И теперь Вальин не мог сделать ничего. Как это произошло?.. Земля уходила из-под ног, а он падал в воспоминания – быстрые, очень быстрые, словно морское течение. Они пахли порохом, прахом, апельсином. – Вальин! – Мой король! – Господин! – Маар! Он зашевелил губами. Но не сумел ответить.
Раз. Ему шесть, и он видит в окно, как Эвин играет с друзьями во дворе. Они дерутся на деревянных мечах: визжат, смеются, толкаются, то и дело кто-нибудь падает в траву и легко вскакивает, ухватившись за руки товарищей. К мальчишкам ластится бриз: треплет черные, одинаково черные у всех волосы. Вальин не помнит, как зовут ребят, но понимает: они больше братья Эвину, чем он. У него перебинтовано пол-лица, под повязками едкая мазь. Он не может выйти поиграть. Да и не возьмут.
Эвин вдруг видит его, хватает с земли камень и швыряет в окно. Осколки летят, заставляя шарахнуться; один режет Вальину лоб. «Уйди, урод, – смеется в голове мертвый брат. – Тебя даже стекло не терпит».
Урод. Урод. Урод.
Два. Ему девять, и брат привозит его больного с охоты, перекинув через седло. Вальин едва соображает, едва узнает замок, едва понимает, кто это так бежит к нему, что путается в длинной юбке. Хлещет по лицу дождь. Воет ветер. На море буря, жжет кожу, жжет губы… Вальин кашляет. Это похоже на всхлип.
Он смутно видит, как брат спешивается, как кто-то подлетает к нему с вопросом: «Ты с ума сошел?» Рыжие волосы. Острый цитрусовый запах. Ответное «Скажи спасибо, что довез, нянечка». И звонкая затрещина.
– Думаешь, лучше? Да ты вполовину не как он, да ты, да я скажу отцу…
Брат шарахается, держась за лицо. А Сафира уже возле лошади, протягивает руки, чтобы помочь Вальину слезть.
– Тише. Не плачь. Я с тобой, мой хороший, я…
Тише. Тише. Тише.
Три. Ему десять, и Бьердэ, сидя с ним под персиком, рассказывает о детстве на Холмах. Как было холодно, но здорово носиться по цветущим пустошам; как стреляют фейерверки, которые мастера изобретают для празднеств братьев. Как легко старейшины пришивают на место оторванные конечности и прогоняют безумие; как молятся о чудесах, и чудеса случаются. Чудеса для короля, графов, всякого… за себя пироланги обычно не просят. Они ничего не хотят – может, потому их просьбы слышны богам отчетливее грома. А вот Бьердэ однажды осмелился и попросил.
– О чем же? – спрашивает Вальин.
– Найти дом, где мне будет хорошо.