– Ну чего вы такой сердитый? Такая погода хорошая, весна…
Она потянула руку, чтобы дотронуться до Романова рукава – и Роман шарахнулся назад.
– Не прикасайся ко мне! – прошипел он рысьим шипом, обнажая клыки – и тут его осенило.
Вот так он, жалкий, грязный смертный, на две трети упырь, жадный, жестокий и тупой, пялился в метро на Феликса, а потом пристал к нему с идиотскими вопросами, когда хотелось только прикоснуться – впитать в себя – растворить в себе – сожрать – уж называй вещи своими именами! Вот так же он шлялся по ночному городу с голодными глазами, выискивая тех, кто мог бы заполнить хоть чем-нибудь его пустоту. А они, те самые, кто мог бы, вот так же скалились и фыркали, и отдёргивались, и ругались ужасными словами, а он считал их подлыми снобами, ненавидел и хотел одновременно… Интересно, какой омерзительной и грязной смертью умерли бы вы, сударь? Если бы Аннушка не попыталась помочь вашей несчастной душе выйти на новый круг…
А женщина смотрела на Романа глазами избалованного ребёнка, которому показали и не дали пирожное – обиженно и сердито. И уязвлённо.
И Роман с трудом улыбнулся.
– Я не люблю, когда меня трогают незнакомые дамы, – заставил себя сказать игриво и весело. – Просто не люблю.
– А меня зовут Нина, – отозвалась женщина с готовностью.
Она уже и думать забыла о злости, об обиде, она уже заискивала и лебезила, и её голод сочился из глаз, как гной, а Роман вдруг почувствовал вместо омерзения совершенно абсурдную жалость.
– Сестрёнка, – прошептал он упавшим голосом.
Она осклабилась той искусственной пустой улыбкой, которой такие люди и нелюди заменяют улыбку настоящую, и придвинулась к Роману. Он заставил себя не отстраняться – и женщина обхватила его за шею, потянулась губами к лицу, в экстазе голодного при виде жратвы, в необоримом вожделении…
И Роман, борясь с тошнотой и гадливостью, снова улыбнулся через силу и поцеловал её в губы.
Потом несколько бесконечных мгновений, под этим дивным молочным небом, заляпанным кляксами режущего рекламного света, он пил её жадность и злобу, её глупость, её неумение жить и страх умереть, пил её нелюбовь, пил её мёртвенный холод и жар её похоти, пока не почувствовал, как уже совершенно чистая сущность покинула потрёпанную оболочку, уходя туда, куда не может проникнуть далее всевидящий взгляд вампира.
Роман медленно и осторожно опустил на мостовую обмякшее тело. Светофоры на перекрёстке мигали жёлтыми глазами, световая реклама казино плескала синим и красным на её мёртвое умиротворённое лицо. Роман присел рядом на корточки.
– Не забудь вернуться, только, пожалуйста, будь другая, – сказал он нежно и поправил её жёсткую крашенную чёлку…
Часть вторая
Кукла
…Но один громкий звук – и покатятся кости,
Один громкий крик – и обвалятся крыши…
Боже мой, не проси танцевать на погосте!
Боже мой, говори по возможности тише!
…Значит, наша война – это наша любовь,
И в этой войне льётся нужная кровь!
Значит, наша любовь – это наша война,
И нам этой битвы хватает сполна!
…Они любят стриптиз – они получат стриптиз!..
Вот тебе работа.
Вот тебе стоны ночного ветра в антеннах на крышах высотных домов и истерический лай бездомной собаки. Вот тебе стук шагов, шуршание шин, звяканье банки из-под пива, с которой забавляется ветер. Вот тебе скрежет трамваев по замёрзшим рельсам, грохот грузовиков, визг тормозов, вопли противоугонной сигнализации, вопли пьяных подростков, вот тебе нервная ночная тишина Питера – сделай себе из этого музыку.
Пляши, куколка, пляши!
Вот тебе глухой мрак подворотен, вот – лиловое молоко фонарей, вот блеск асфальта, вот низкие рыхлые небеса – и неоновые лучи шарят по ним бесстыдными зелёными пальцами. Вот тебе чёрные ветки, серые стены, расписанные скабрезностями, освещённые неживым электрическим светом, вот – автомобильная эмаль, в которой отражается красный огонь, вот тебе колючки звёзд, нарезка жёлтых окон, блёстки луж. Вот орнамент вывесок, вот пёстрые клочья рекламных щитов, вот осколки стекла и дым из мусорного бачка, вот – ночной ветер и запах распада. Сшей себе из этого концертный костюм.
Пляши, куколка, пляши веселей!
Вот тебе опустевшая мостовая, вот красивый контраст между светом и тьмой, вот – залитый пивом и кровью песок в глухом дворе, под косым фонарём, вот – бетонная клетка, вот – покрытая битумом крыша, вот мощённая брусчаткой площадь перед дорогим супермаркетом. Вот – заасфальтированная площадка напротив дежурной больницы, освещённая окнами морга – вот тебе сцена, выбирай.
Пляши, куколка, пляши! Пляши!