Береговая стража

– Помогал хоронить, Царствие ему Небесное. Даже не знали, как имя, чтобы попу назвать. Вот так живешь, живешь, а помирать станешь – рядом ни одной родной души, и самое имя никто не вспомнит…

– Дедушка часто о нем вспоминал?

– Нет. Ведь с похоронами что вышло? Сам же он, покойник, их оплатил. У него были при себе часы, видать, у богатого барина стянул, хорошие. Кирюшка их попу отдал, тот взял в уплату.

– А где тот поп?

– Да помер давно.

– «Всякая всячина»! – донеслось из чулана. – Самой государыни журнал! Федя, тут и «Парнасский щепетильник» есть! И «Пустомеля»! А, вот «Адская почта»! Переписка хромоногого беса с кривым! Про нее, что ли, у господина Шапошникова говорили? Шесть номеров! А-а-апчхи!

– Вылезай ты оттуда, и с сокровищами своими вместе, – велела Федька. – О, Господи! Как ты в пыли извозился!

Бориска выбрался из низкой дверцы, держа в охапке несколько связок. Федька подошла и взяла верхнюю стопочку журналов, называвшихся «Рассказчик забавных басен». Их она помнила – дед порой читал басенки вслух. Имя издателя, господина Аблесимова, ей ничего не сказало – а ведь не раз и не два Федька плясала в комической опере «Мельник – колдун, обманщик и сват», написанной на его слова.

– Тут и «Живописец» есть, – сказал Бориска. – Семьдесят второго года издание. А вот любопытно, было ли там хоть что про театр?

Он уселся в углу и взялся листать журналы.

– «Живописца» Кирюша читал, всегда новых номеров ждал с нетерпением, – вспомнил Устин Карпович. – Пока глаза не испортились – всегда у кровати стоял табурет, а на табурете – книжки горой.

– Что это? – вдруг спросил Бориска.

– А что?

– Вот, смотри, – он вытащил зажатые журналами конверты из толстой коричневой бумаги, две штуки. Конверты были запечатаны.

– Что это за письма? – спросила Федька старика.

– А я почем знаю? Я их и не видал. Что на них написано?

– Ничего не написано. И запечатаны.

Федька взяла один конверт, повертела его в руках – и вскрыла. В нем оказались два листа хорошей плотной бумаги, исписанные твердым, но не очень внятным почерком.

– Глянь-ка, – попросила она Бориску.

– Это духовная, – сказал, просмотрев листы, Бориска. – Некая дама завещает все свое имущество, в здравом уме, как полагается… завещает единственной дочери Анне, в замужестве Тропининой, и ее детям, коим надлежит появиться на свет… ого, тут деревни перечисляются, дама-то была богатая!

– Устин Карпыч, как в журналы попало это завещание? – спросила сильно удивленная Федька.

– А я почем знаю!

– Боренька, ты о семействе Тропининых не слыхал?

– Нет, никогда… – Бориска беззвучно перечитал первые строчки духовной. – А эту фамилию и ты, чай, слыхала. Графиня Захарьина – вот кто завещательница.

– Точно, слыхала!

О чудаковатой вдове рассказывали всякие занятные истории – и что спала-де сидя, во всех драгоценных уборах, которые вместе весят чуть не полпуда, и что за обеденный стол сажала в кресла породистых собак. Но она померла много лет назад, остались одни анекдоты.

– Но ежели ее завещание – вот оно, то кто же сейчас владеет ее имуществом? – спросил Бориска. – Ведь она померла бог весть когда, и уже крепко не в своем уме.

– Надо отнести его Шапошникову, – решила Федька. – Он во всем разбирается – и в этом деле разберется. Ты вообрази – коли отыщется Анна Тропинина, как она нас наградит за находку!

– На свадьбу уж хватит! – вставил Устин Карпович. – И на обзаведение!

– А что, Феденька? – вдруг спросил Бориска. – Коли так?

– Да ты сдурел! – ответила Федька.

У нее только-только заиграло воображение! Милостив Господь – стоило Световиду растолковать, что Санька Румянцев не откажется от хорошего приданого, как тут же оно и стало возникать из небытия, как корабль на морской глади: сперва видна точка, но она растет, и уже можно разобрать паруса, уже знатоки по их очертаниям и обводам судна могут определить его вид и принадлежность. Точно так же Федька, представив где-то вдали богатую старуху, увешанную золотом и алмазами, уже увидела кучку золотых монет, которая приближалась, росла, обретала численное выражение – сто, двести, пятьсот рублей!

– Но как завещание графини Захарьиной могло тут оказаться? – Бориска совсем ошалел от изумления. – Не с неба же свалилось?!

– С неба? – переспросил старик. – А может статься! Мы ведь перед наводнением все на чердак переносим, а потом вниз стаскиваем. Не на чердаке ли оно было?

– Так замаешься взад-вперед эти журналы таскать, – сказала Федька. – Отчего они не оставляются на чердаке?

– А мыши? Вот в тот год, как того горемыку схоронили, Кирюша все добро поднял наверх, а потом ногу повредил, не стал с журналами возиться, оставил их на чердаке, – и когда полез за ними, оказалось, что многие от мышей погрызены. Диво, что хоть эти уцелели – за три года мыши и с ними расправиться могли!

– А что во втором конверте? – спросил Бориска. – Откроем?

– Откроем!