Березовский и Абрамович. Олигархи с большой дороги

Даже превратившись во влиятельную персону, серого кардинала и олигарха, Борис Абрамович продолжал изнемогать под грузом прежних детско-юношеских комплексов. Очень часто излагал он теперь свою концепцию развития страны: Россия, говорил он, станет окончательно демократической, если на президентских выборах здесь сумеет победить еврей (имея в виду, разумеется, себя самого).

При этом ни тени хваленой еврейской взаимовыручки в нем не наблюдалось; он непрерывно воевал с собственными же соплеменниками – Гусинским, Немцовым, Чубайсом, Фридманом, Авеном. За всю свою жизнь Борис Абрамович не потратил ни копейки на синагоги и еврей-скую благотворительность; этим, кстати, отличалось большинство других иудеев-миллионщиков, за исключением разве что Абрамовича и Гусинского. (Невзлин, например, даром что был уже миллиардером, ежемесячно щедрой рукой отсылал в синагогу аж… по 500 долларов. Широта неслыханная!)

«Сам я себя идентифицирую скорее космополитично, – интересничал Березовский перед журналистами. – Мне не удалось выработать стойкого инстинкта национальной принадлежности». Из одного интервью в другое кочевало придуманное им самоопределение: «Я – русский еврей».

На самом деле Борис Абрамович не был и ни евреем, и ни русским. Он – типичный продукт советской системы, представитель общности, окрещенной в эпоху развитого социализма «советским народом».

«Кто ты на самом деле по генетике – это твой личный вопрос, – так излагал он свою концепцию национального самоопределения. – Я еврей, я считаю, что я еврей. Я считаю, что я татарин – я татарин. Я считаю, что я русский – я русский».

Возможно, Березовскому было и невдомек, что он почти дословно повторяет один популярный некогда детский стишок:

Попадая в любую среду, Березовский моментально пытался стать в ней своим, менял окраску, подобно хамелеону; умение разговаривать с людьми на понятном им языке отличало его еще с юности.

(Верхом его космополитской пластичности стало заявление, сделанное в разгар думских выборов 1999 года: баллотируясь в депутаты от Карачаево-Черкессии, Березовский во всеуслышание объявил, что по-строит здесь новую мечеть: «Это мой христианский долг!»

Не знаю уж – смеяться после этого или плакать…)

В России он матерился и ходил в церковь; в Израиле – писал записочки у стены плача; на Кавказе – постоянно взывал к Всевышнему; в Британии – демонстративно исповедует теперь строгий английский стиль и первый тост непременно поднимает за Ее Величество Королеву.

Вот и внезапно вспыхнувшая его дружба с чеченскими сепаратистами (а попросту говоря, бандитами и террористами) объяснялась именно этими коммивояжерскими талантами нашего героя.

Неудивительно, что лидеры Ичкерии оказались едва ли не единственными, кто публично возрадовался назначению Бориса Абрамовича. (Бандит и убийца Салман Радуев, например, прямо заявлял журналистам, что очень доволен таким решением, ибо Березовский – человек «благородный».)

В составленной уже после его увольнения характеристике, подписанной секретарем Совбеза Рыбкиным (хотя я почти уверен, что истинным автором документа был сам Березовский), лирично сообщается:

«Во всех переговорах Б. А. Березовского отличали желание выслушать и понять собеседника – вчерашнего боевика с его надломленной порой психикой. Ровный, спокойный, доброжелательный тон, личное обаяние и дипломатичность приводили к искомым результатам. Тезис, провозглашенный Б. А. Березовским на переговорах: „Не лгать друг другу, говорить правду, договариваться там, где можно договориться уже сейчас“, личное бесстрашие и мужество вызывали доверие и уважение собеседников».

В базе «Атолла» я обнаружил один живописный весьма разговор между Березовским и его тогдашним партнером, банкиром Смоленским, который как нельзя лучше объясняет истоки этих упомянутых Рыбкиным «искомых результатов».

Борис Березовский – Александр Смоленский

Смоленский: Говорят, что ты в Чечне вроде бы.

Березовский: Нет, я уже прилетел.

Смоленский: Договорился с душманами?

Березовский: Конечно, Саш, а как ты думаешь! Пидорасы еб. ые, которые с ними до этого не могли договориться.

Смоленский:

А они на другом языке разговаривают.

Березовский: Абсолютно! Я просто восторгаюсь.

Борис Абрамович Березовский действительно стал первым россий-ским государственным деятелем, заговорившим с боевиками на одном языке, чего не только не стеснялся, а напротив даже – всемерно гордился. Хотя особого повода для самолюбования я лично не вижу здесь ни грамма.

Чиновник высочайшего ранга, братающийся с террористами и изъясняющийся «по понятиям": уже одно это должно, по моему разумению, вызывать к нему отторжение, какими бы высокими материями такое поведение ни объяснялось.