Берлинский боксерский клуб

Сверток весил не много, но при этом ни на минуту не давал о себе забыть, словно я нес в ранце живое существо, и оно упрашивало меня: «Ну разверни же бумагу, не бойся, я не кусаюсь». Я не знал, что и думать. Вдруг мой отец помогает монархическому подполью во главе с богатой графиней, снабжает его вооружением и боеприпасами, а у меня в ранце – каталог новейших видов оружия. Или, может быть, Графиня – воротила преступного мира, вроде персонажей гангстерских фильмов с Джимми Кэгни, и я несу ей пачку бухгалтерских отчетов о доходах от подпольной лотереи или торговли наркотиками.

Но, скорее всего, Графиня просто-напросто коллекционирует предметы искусства, и отец отправил ей стопку фотоснимков запрещенных картин и скульптур в надежде, что она какие-то из них у него купит. Такой вариант казался мне тоже достаточно волнующим и опасным. Выходило, что отец в нарушение закона зарабатывает на черном рынке, и я с сегодняшнего дня участвую в его преступной деятельности. Но оставалось непонятным, почему Графине самой не зайти к нему в галерею или прямо домой, как это делают другие коллекционеры.

Сверток все настойчивее напоминал о себе, и в конце концов я не устоял перед искушением: нырнул в узкий переулок и, спрятавшись за мусорными баками, расстегнул ранец. Дрожащими руками я развязал бечевку и аккуратно – так, чтобы потом ничего не было заметно, – развернул упаковочную бумагу. Сверху в стопке лежали несколько чистых листов, а на тех, что под ними, я увидел картинку, которая страшно меня удивила. Выполненная в ничем не примечательной манере, она изображала танцующую пару. Удивляло в ней только то, что оба партнера – мужчины, в смокингах и с зачесанными назад волосами. Сверху над картинкой было напечатано крупными буквами:

ГРАФИНЯ ДАЕТ ЧАСТНЫЙ ЗИМНИЙ БАЛ ДЛЯ БЕРЛИНСКИХ КРАСАВЦЕВ

Под изображением танцующих мужчин были указаны дата, время и адрес, а еще ниже пояснялось: «Чтобы вам открылись двери рая, стучитесь так: три удара и, чуть погодя, еще четыре. Тот из вас, мальчики, кто забудет, как стучаться, пусть забудет и про бал!»

Мне показалось, что меня вот-вот стошнит. Никаким оружием, выходит, мой отец подпольщиков не снабжает и дел со стильными гангстерами из фильмов с Джимми Кэгни не ведет. Вместо этого он с какой-то стати связался с гомосексуалистами – мало ему было того, что евреев и без того со всех сторон поджидала опасность. Гомосексуалистов не любили все, даже евреи – в этом они были единодушны с немцами.

Первым моим желанием было выкинуть афишки в мусор, и пусть отец и гомосексуалисты сами потом разбираются между собой. Но нам очень были нужны деньги. Поэтому я привел сверток в первоначальный вид и положил обратно в ранец.

Отыскав нужный адрес, я позвонил в дверь.

– Минуточку, моя радость, – донеслось изнутри, и немного погодя дверь открылась.

За ней я увидел высокую женщину примерно одного возраста с моей мамой. У нее были ослепительно синие глаза и светло-русые, с платиновым оттенком волосы, на которые она повязала роскошный тюрбан. Ее домашний халат украшали волнистые черные и голубые полосы причудливого геометрического орнамента, смутно напомнившего мне о древнем Египте. Из-под халата виднелись ажурные чулки и довольно крупные ступни в золотистых открытых туфлях на высоком каблуке.

– Слушаю тебя, – сказала женщина.

– У меня посылка для Графини.

– Графиня – это я. Прошу, – кивком головы она пригласила меня войти.

Плохо освещенную прихожую наполнял незнакомый мне запах – тяжелый, дымный и сладковатый.

– Как это мило со стороны Зига – прислать ко мне мальчика, – промурлыкала Графиня.

Только тут я рассмотрел у нее на горле кадык, а на лице – проглядывающую сквозь слой косметики легкую небритость. Мгновение спустя на гладкой коже у нее на груди я заметил несколько волосков.

Стараясь ничем не выдать своего потрясения, я торопливо достал из ранца сверток и вручил его Графине. Та – или все-таки тот? – извлекла откуда-то с груди из-под халата несколько купюр и отдала мне. К моему ужасу, они были теплыми и чуть влажными. Я развернулся, чтобы поскорее уйти.

– Постой, – сказала Графиня.

Я решил было не обращать внимания, но она положила руку мне на плечо. Или «он положил»? Поди пойми, как про таких говорить.

– Тебя зовут Карл?

Я остолбенел. Откуда ей известно мое имя?

Она повернула меня к себе лицом.

– Да. Без всякого сомнения.

– Откуда вы знаете, как меня зовут?

– Графиня, mein Liebster[28], все знает.

Она взял меня за подбородок и оценивающе вгляделась в мое лицо. От прежней манерной игривости в ее взгляде не осталось и намека, она рассматривала меня с неподдельным интересом и чуть ли не с симпатией.

– Ты мало похож на своего отца. Разве что выражением лица, и то совсем немножко.

– Откуда вы знаете моего отца? – спросил я с вызовом, подозревая с ужасом, каким может оказаться его ответ.

– Мы с Зигом уже тысячу лет знакомы. Неужели он ничего обо мне не рассказывал?

– Нет.