Бермуды

Двор поражал идеальной чистотой. В глаза бросалась неправдоподобная симметрия. Калитка и дорожка до крыльца делила пространство на две равные части. Одна половина зеркально отражалась в другой. Дверь на крыльце тоже состояла из двух половинок. Справа и слева - по одному окну со ставнями. С обеих сторон возле окон в землю врыты две резные лавочки со спинками. В полуметре от них росли две березы одинаковой высоты. Кусты смородины и цветы имели поддержку на противоположной стороне. Наблюдения эти не добавили Колянычу оптимизма. «Судя по симметрии и березкам, крови этот фронтовик выпьет, сколько сам захочет», - стучась в дверь, подумал он. Открыл крепкий широкоплечий старик в тельняшке.

- По объявлению, - сухо объяснил Коляныч.

- Проходите, - любезно предложил хозяин и проводил Коляныча в гостиную.

Комната также делилась на две одинаковые части. Это стало забавлять Коляныча. Он спросил хозяина - есть ли у него брат близнец?

- Нет, брата нет. Жена Мария умерла восемнадцать лет назад. - Он указал на фотографию смеявшейся женщины лет сорока в черной рамке. - Сердце. Дети разъехались. Никого нет.

Коляныч скользнул взглядом по стенам. Кроме симметрично развешенных вокруг зеркала фотографий, стену ничего больше не украшало.

Хозяин, протянув руку, представился.

- Цыпердюк Антон Иванович.

Коляныч, пожимая руку, подумал: «Фамилия у него родная, не какой-то там Градоблядский. Чего же он так березки-то любит?»

- А вас как? - спросил Антон Иванович.

- Зовите меня просто - Коляныч. Я, собственно, хотел посмотреть портрет.

- Может чайку вначале?

- Чаек потом, - твердо сказал Коляныч.

- Как хотите, - разочаровался Антон Иванович и вышел.

Через минуту вернулся, поставил в двух метрах от Коляныча стул и, освободив от старенького одеяла портрет, водрузил его на сидение стула. Коляныч глянул на портрет и обалдел. Он сразу узнал гросс-адмирала Тирпица. Хорошая работа. Чувствовалась рука профессионала, школа. Оттягивая время, Коляныч произнес:

- Теперь можно чаек. - И, открыв, дипломат, достал бутылку коньяка. - Но, я, Антон Иванович, за фашиста много дать не могу.

- Ничего, - ответил радостно Антон Иванович - сторгуемся. Может, на кухню переберемся? Там у меня очень уютно.

- Можно - согласился Коляныч, - лихорадочно соображая, как сбить цену.

На кухне был такой же порядок, как и везде.

- Камбуз у вас образцовый. На флоте не служили?

Хозяин, хлопотавший у стола, рассеянно ответил.

- А как же, семь лет на Г-5 отходил.

- Москитный флот, - обнаружил отличное знание предмета Коляныч.

Антон Иванович обернулся к Колянычу и радостно спросил:

- Так вы тоже из наших?

- А как же, - загордился Коляныч и, сняв свитер, предстал перед хозяином в такой же, как и тот, тельняшке.

Антон Иванович одернул тельняшку и снова представился:

- Капитан третьего ранга в отставке, командир торпедного катера Г-5, бортовой номер 121, Балтийский флот.

Коляныч вытянулся и щелкнул каблуками в ответ:

- Старшина первой статьи. Крейсер «Маршал Головко». Черноморский флот.

- Милый мой, - переходя на ты, растроганно обратился Антон Иванович к Колянычу. - Дай я тебя обниму.

Обнялись.

«Тридцать долларов с него хватит», - пронеслось в голове Коляныча.

- Спрячь коньяк, после с друзьями выпьешь, - по-отечески сказал хозяин. - Сегодня угощаю я.

На столе мигом образовались грибы двух сортов: жареные с луком опята и соленые польские, моченая капуста и яблоки, балык сома, буженина, черный хлеб, бутылка с напитком цвета чая.

Антон Иванович наполнил рюмки и предложил выпить за знакомство. Коляныч согласился. Его организм принял очень крепкий, но необычайно мягкий напиток со множеством оттенков.

- Что это?

- Понравилось?

- Очень, - Коляныч тоже перешел на ты. - Только не рассказывай мне, что это самогон.

- Вот именно, - обрадовался Антон Иванович, - закусывай, пожалуйста.

«Четвертак с него хватит по горло», - прикинул Коляныч.

На столе появилось жаркое, хозяин поставил чистые тарелки, новую бутылку. Коляныч оценил радушие хозяина.

- Я теперь тоже чаек всегда буду пить с опятами и бужениной.

Пошел третий час их знакомства. Антон Иванович ударился в воспоминания. Коляныч рассматривал старые фотографии.

- В сорок четвертом мне исполнилось девятнадцать, и попал я в москитный флот. Боевое крещение получил в Данцигском заливе. В апреле 45-го. По нам и раньше постреливали, но как-то обходилось. А тут снаряд оторвал нос, убил стрелка. Капитан - мы его батей все звали - 36 лет ему было, орет в переговорник: «Тоха, спасай, на тебя одного вся надежда, выжимай из своих дизелей всё, что можешь, если опустится нос, черпанем воды, потонем!». У меня на этот счет порядок был всегда. Прошли пятьдесят миль без задоринки. Потонули уже на базе, возле самого пирса.

Они долго пили чай. Коляныч тоже рассказывал о службе, о своей коллекции. О мечте организовать музей. Спать улеглись далеко за полночь. Засыпая, Колянычу вдруг стало стыдно за свое жлобство.

Он подумал, дам денег, сколько скажет. Потому как и портрет шикарный, и человек он хороший. Поднялись рано. Сели завтракать. Приговорили еще бутылку. И снова пили чай.