Бернард Шоу

«Лишь когда я туристом проехался по Ирландии, я убедился, что очарование моей родины ничем не обязано тому факту, что я там родился. Очарование этих мест овладевает испанцем или англичанином более властно, нежели ирландцем, чья любовь всегда смешана с болью, ибо здесь он страдал, и грубость этой страны ранит его и поныне».

Главной приманкой публики на «Джона Булля» послужило четырехкратное посещение спектакля премьер-министром Артуром Бальфуром, причем два раза он приводил с собой поочередно двух лидеров оппозиции — Кэмбл-Бэннермана и Асквита. Но окончательно утвердил Придворный театр как доходное предприятие спектакль, специально заказанный на И марта 1905 года королем Эдуардом VII. После этого представления высшее общество толпой повалило на пьесу. Услышав, что король собирается на его спектакль, Шоу написал Ведренну: «Революцию так скоро подготовить не могу. Примите мои соболезнования». Ведренн в соболезновании не нуждался. Он радостно потирал руки, посмеивался шуточкам Шоу и по случаю предстоящего высокого визита взял напрокат новый гарнитур для королевской ложи. Король Эдуард, встретивший «Оружие и человека» с нахмуренным челом, так хохотал на «Другом острове Джона Булля», что сломал под собой стул. Убыток, отнесенный за счет дирекции, без особого ликования, но и без протестов был покорно возмещен Ведренном. Спектакль всегда шел под такой бурный смех, что, когда его возобновили в 1913 году, Шоу пришлось обратиться к зрителям с полной укоризны листовкой: «Не кажется ли вам, что вы неминуемо лишите игру актеров правдивости, а, следовательно, себя большей части удовольствия, если будете упорствовать в стремлении внести в спектакль свой вклад в виде взрывов рукоплесканий и хохота, да такого, что актеры вынуждены неоднократно прерывать действие, чтобы переждать шум?

Случалось ли вам заметить, что во всякой хорошей пьесе смех и слезы неразлучны и что актрису, пытающуюся сосредоточиться на патетической стороне роли, беспокоят раскаты смеха в момент, юмор которого она осознавать не должна?

Известно ли вам, что даже когда на сцене и нет такого поединка комического с трагическим, актеры играют гораздо напряженнее, если их внимание раздваивается между своей ролью и реакцией публики?

Представляете ли вы, до какой степени пьесу, в совершенстве отрепетированную без публики, в гробовой тишине, разрушает, разбивает, растягивает до невыносимой длины зритель, не желающий наслаждаться ею молча?

Вы не замечали, как после громкого безостановочного смеха в течение двух часов вы выходите из театра усталыми и злыми, и на следующее утро жалеете, что не сидели вчера дома?

Приходило ли вам в голову прерывать аплодисментами исполнение музыкального произведения после каждого понравившегося такта? А разве вы не знаете, что каждый акт пьесы должен быть прослушан без перерыва, как и музыка, — от начала и до конца?

Могу ли я убедительнейше просить, в виде исключения, посмотреть мою пьесу в полной тишине, хотя бы для того, чтобы решить, нравится ли она вам? В антрактах вы получите возможность по меньшей мере пять раз высказать свое одобрение или — весьма вероятно — осуждение».

После такого призыва зрители сдерживались в первом акте — и наверстывали в остальных, смеясь без удержу до самого конца.

За то время, что во главе театра стояли Ведренн и Баркер, «Другой остров Джона Булля» прошел 121 раз. Его успех превзошли лишь «Поживем — увидим!» (149 спектаклей) и «Человек и сверхчеловек» (176 спектаклей). Пьесу ставили, снимали — ради другой — и возобновляли, пока на нее был спрос. Все это представляло собой первую успешную попытку создания в Англии репертуарного театра, и Шоу имел основание называть завсегдатаев Придворного театра «прихожанами, а не публикой».

Постановка «Человека и сверхчеловека» сделала Шоу кумиром молодого поколения интеллигенции, каковым он оставался еще не одно десятилетие. Его влияние на серьезных юношей и девушек в самом начале века и особенно в первые послевоенные годы, начиная с 1918-го, было глубже, чем влияние Герберта Уэллса, Честертона, Беллока, Беннета или другого писателя. Молодежь ценила непочтительность Шоу к традициям и к властям, его равнодушие к правам собственности и громким именам, презрение, которым он дарил ходячую мораль, поддержку, которую в нем находили обреченные и гонимые, жизнелюбие, юмор и — самое главное — неспособность серьезно относиться к напыщенным людям. В нем всегда оставалось что-то от «трудного» школьника. Шоу вошел в сердца нового поколения со словами Джека Тэннера, хвалящего в «Человеке и сверхчеловеке» Вайолет Робинсон за то, что та отважилась стать матерью до замужества.