Бернард Шоу

«Ученика дьявола» Мэнсфилд показал 1 октября 1897 года в Олбэни, а затем перенес спектакль в театр на Пятой авеню в Нью-Йорке. Здесь пьеса держалась долго. Потом Мэнсфилд успешно гастролировал с ней. Но что-то раздражало его — и в пьесе и, конечно, в самом Шоу. Некий сенатор посоветовал ему еженощно благодарить бога, что тот послал ему такую пьесу, и Мэнсфилд признался: он благодарит, но на душе у него обида: «Почему, господи, ты явил свою милость через Шоу?» Атлантический океан не мешал им осыпать друг друга оскорблениями. Глупой пародией назвал Мэнсфилд присланного ему «Цезаря и Клеопатру», за что получил от автора характеристику отыгравшего свое гастролера: «Да простят меня оба континента, которые я убедил в Вашей гениальности… Прощай, Помпей!»

Но, что ни говорите, «Ученик дьявола» в постановке Мэнсфилда принес автору 3000 фунтов, и он смог оставить каторжный труд критика: сил это отнимает немало, а известности и денег не прибавляет — лучше уж пьесы писать.

Не мешает лишний раз отметить, что первый кассовый успех Шоу принесла первая же пьеса, где он показал беспримерный религиозный характер — воинствующего святого. В обрисовке таких характеров ему не будет равных, и самый крупный кассовый успех ждет его именно на этом пути [98]

.

БРАК И ШЕДЕВР

В конце лета 1896 года фабианцы по-семейному съехались в пасторский дом в Стрэтфорде Сент-Эндрью. Дом на несколько недель сняли Уэббы. С ними вместе приехали Чарльз Тревельян, Грэам Уоллес, Шарлотта Перкинс-Стетсон, Бернард Шоу и Шарлотта Пейн-Таунзенд. Хорошенькое местечко выбрали наши преобразователи мира! Направляясь из Сэксмондэма к Ипсуичу, путник проходит деревушку Стрэтфорд Сент-Эндрью, сложенную из красного кирпича, потом сворачивает направо и выходит на аллею, тянущуюся меж вековых деревьев; по левую сторону лежит роскошный луг. Всюду пышная зелень — покой, деревня. В конце подъездной аллеи путешественник ожидает увидеть перед собой эдакое елизаветинское нагромождение или, по крайней мере, что-то в георгианском стиле. А видит он крепко сложенный дом серого камня, верный духу позднего викторианства. Странник тотчас почувствует озноб, а если день пасмурен, то и зябко съежится. И пала духом Шарлотта Стетсон — бежала, бросив на миссис Уэбб и мисс Пейн-Таунзенд заботы о мужской половине. А фабианцам — хоть бы что: с утра они часа четыре работают, днем еще часа четыре катаются на велосипедах, за едой и по вечерам толкуют о социализме, читают книги.

Здесь началась фабианская любовь. Наследнику Шекспира и потомку Макдуфа надо бы поосмотрительнее вести себя в местечке, которое и называется-то Стрэтфорд Сент-Эндрью [99]

, а он взял да и влюбился в Шарлотту Пейн-Таунзенд.

Ирландка по отцу, сна была богата, но сердце ее было расположено к справедливости и добру. Она дала отставку множеству расчетливых поклонников и принялась заигрывать с социализмом. Шарлотту представили миссис Уэбб, которая быстро вытянула у нее тысячу фунтов на помещение для новой лондонской Экономической школы. Шарлотта сделалась фабианкой. Коготок увяз — всей птичке пропасть: «свет» ей опротивел, и теперь она вылезать не хотела от фабианцев. Не согласится ли миссис Уэбб снять вместе с нею сельский домик и пригласить избранный фабианский круг? Миссис Уэбб ответила, что она всегда снимает на лето дом в деревне, где обыкновенно с ними отдыхают два главных фабианца — Бернард Шоу и Грэам Уоллес. У мисс Пайн-Таунзенд есть возражения против этого варианта? У мисс Пейн-Таунзенд возражений не было. Она приехала в Стрэт-форд Сент-Эндрью, увидела Бернарда Шоу, победила его — и, в свою очередь, была им побеждена. Этой новостью Шоу поделился 28 августа с Эллен Терри.

«С нами живет ирландская миллионерша, у которой хватило ума и духу пойти наперекор божескому соизволению, определившему ей быть лакомым куском. Она с большим успехом вошла в нашу фабианскую семью. Хочу тряхнуть стариной и влюбиться в нее — обожаю влюбляться. Но влюблюсь я, заметьте, в нее самое, а не в ее миллион. Пусть себе кто-нибудь другой женится на ней, если, конечно, она стерпит его после меня».

Почти все время уходило на дописывание «Поживем — увидим!», латанье проколотых дамами шин и застольные чтения своих пьес по вечерам. А, знать, нашел он все же время по душам переговорить с мисс Таунзенд — ведь были еще долгие велосипедные поездки в Ипсуич или куда глаза глядят, были и пешие прогулки. Последние очень полюбились фабианцам; во время прогулок разговор порою принимал столь серьезный оборот, что спорщики переходили с шага на рысь.