Бернард Вербер

Доктор Черненко остановилась.

– Что не так?

– Ничего, ничего, продолжайте. Четырнадцать, тринадцать.

Ради науки.

Он сильнее сжал челюсти. В принципе ничего страшного не происходило, но на черепе ощущалось механическое растяжение. Нечто похожее он испытывал, когда ему рвали зуб мудрости. Местное обезболивающее подействовало, но давление на кость разливалось по всему телу.

Подумать о чем-нибудь. Медсестра. Ее серые глаза.

Его голова теперь вибрировала.

Это и правда очень больно. Думать о чем-нибудь другом. Думать о медсестре.

Понимая, что нужна ему, сестра взяла его за руку.

Рука прохладная. Но я не могу забыть, что происходит наверху. Они вскрывают мне голову. Возможно, я совершаю огромную глупость. Я ведь поклялся себе, что не лягу на операционный стол без необходимости. А разве в этом есть необходимость? И это действительно очень больно.

Две руки в перчатках поправили его голову. Вероятно, угол распиливания был выбран неверно.

Они не знают, как за это взяться.

Медсестра наклонилась, и Феншэ увидел, что она была одарена весьма аппетитной грудью, которую можно было разглядеть под ее халатом. Его глаза украдкой скользнули за ткань и различили белое кружево, которое поддерживало плоть, о мягкости которой можно было лишь догадываться. Жужжа, как бормашина, пила снова заработала.

Больно. Думать о чем-нибудь другом. Например, о груди медсестры. Юмор и любовь – два мощных болеутоляющих. Вспомнить шутку. Это история о сумасшедшем, который… который сделал себе дыру в голове, чтобы проветрить мысли.

Обладательница серых глаз, ощутив пристальный взгляд, инстинктивно поправила халат, однако не застегнула его.

Продолжать считать.

– Двенадцать, одиннадцать.

Еще одним мучением для него был запах жженой кости, вызванный трением горячего стального лезвия.

Запах моей головы, которую вскрывают.

Он заметил нечто похожее на облако пыли и понял, что это результат сверления его черепной коробки. Вниз падали пропитанные кровью ватные тампоны.

– Десять, девять, восемь.

Теперь запах костной пыли стал невыносимым, медсестра больше не могла улыбаться – даже ее шокировало то, что она наблюдала.

Видимо, она новенькая в отделении.

Без сомнения, ее взяли на работу за красоту. Маленький русский «плюсик», заставляющий забыть о ветхости оборудования. Возможно, ее отобрали на конкурсе «Мисс мокрая футболка». Оставалось лишь добавить балалаечную музыку. Серые глаза. Автомобильный насос. Пропитанные кровью тампоны. Мисс Глубокий Вырез. И чувство, что тебе вскрывают череп.

Медсестра приподнялась на цыпочки, и он еще лучше мог созерцать ее груди. Он знал, что от мыслей о красивой девушке вырабатываются эндорфины, способные иногда заменять болеутоляющее. На ее халатике было ее имя, написанное на кириллице; это имя, должно быть, Ольга.

Я покажу тебе свой мозг, Ольга. Это действительно самая интимная часть меня, я пока не показывал ее ни одной женщине. Это мужской стриптиз, и, уверяю, никакой «Чипэндейл» не нашел бы мужества зайти так далеко…

– Семь-шесть-пять-четыре-три-два-один-ноль, – очень быстро произнес он!

Чувство жгучего укуса прекратилось, его заменило ощущение свежести.

Готово, они закончили пилить.

Красные тампоны падали, словно пурпурный снег. Снова растяжение на черепе. Видимо, устанавливали расширители.

Ты красива, Ольга. Что ты делаешь сегодня вечером? Ты ничего не имеешь против человека с голым черепом и белой повязкой вокруг него?

Феншэ хотелось шутить, чтобы сдержать другое свое желание: взвыть. Как будто по недосмотру, доктор Черненко положила отпиленную часть его черепа в бак из нержавеющей стали – так, что он мог ее лицезреть. Всего за секунду медсестра поняла ошибку и поставила «это» в другое место. Но он видел, и эта картина парализовала его: вогнутый прямоугольник, пять сантиметров в длину и три в ширину, сверху бежевый, снизу белый, похожий на квадратный кусочек ореха, но с красными бороздками на передней стороне.

Медсестра улыбнулась под маской, что было видно по ее глазам. Затем она продолжила наблюдение, полностью поглощенная ходом операции.

Его черепная коробка была вскрыта, а сверху склонились люди, лиц которых не было видно под хирургическими масками. Что привлекло их?

108

Мозги с каперсами, луком и бальзамическим уксусом. Официант принес их на серебряном блюде. Исидор рассматривает блестящий кусок розовой плоти, переложенный на его тарелку, и с отвращением отодвигает кушанье.

– Это бараньи мозги. Я решил, что это будет неплохая идея, – говорит Жером Бержерак. – Чтобы снова вернуться к нашей теме, правда?

– Я скорее вегетарианец, – уклоняется Исидор.

– Это навевает мне слишком много воспоминаний, – поддерживает его Умберто, тоже отставляя блюдо.

Только Лукреция уплетает за обе щеки.

– Сожалею, но все эти волнения вызвали у меня аппетит, и я все еще очень хочу есть.

Она отрезает большой кусок, который с восторгом разжевывает. Жером Бержерак разливает в хрустальные стаканы мутон-ротшильд 1989 года комнатной температуры.

– Итак, Умберто, расскажите нам все.

Умберто взбалтывает вино в своем стакане, внимательно рассматривая опытным взглядом «одежду вина».