Берсерки

Вотан пребывает в окружении дружины-«гефольгшафта» — свиты доблестных мужей. Подобно ему, германский вождь, имеющий божественное происхождение (от асов) либо заслуживший свой авторитет доблестью, стремится во всем подражать божественному образцу и ищет достойных товарищей для своей свиты-дружины («гефольгшафта»). Поиск этот происходил, вероятно, за рамками племенной среды. В свиту-дружину вождь-«гефольгсгерр» (Gefolgsherr, то есть «господин дружины» или «предводитель дружины») приглашает воинов откуда-нибудь издалека. Он желал основать новую группу — надплеменное либо внеплеменное сообщество, члены которого верны только своему вождю и свободны от иных обязательств по отношению еще к кому бы то ни было. Так у германцев складывались «элитарные» группы, состоявшие из «отборных» (во всех смыслах этого слова) воинов, чей привычный образ жизни — странствие, неподчинение установлениям среды, в какой они выросли, то есть в широком смысле слова — семье. Возникают, если угодно, своеобразные «воинские интернационалы».

Понять, как все это происходило, нам, как всегда, помогают древнеримские историки и государственные деятели Гай Юлий Цезарь и Публий Корнелий Тацит. Цезарь описывает таких «воинов-интернационалистов», оставивших свои родные поселения, странствующих по землям Германии, устремляющихся на помощь Ариовисту[48]

. Эти люди порвали связи со своим племенем, они не чередуют больше занятие сельским хозяйством с войной. Более того, война — их единственный промысел. Тацит так рассказывает о таких людях: они обладают беспокойным темпераментом, воинственным духом, им наскучила мирная жизнь своего рода, претит работа в поле, уход за скотом. Их тяготит привязанность к матери-земле, в которой спят вечным сном предки. Они не любят труд, им скучен покой. Мир, по их понятиям, синоним праздности, ленивого и скучного безделья. Единственная их отрада — война.

Если на родине они не могут найти себе подобное удовольствие, то отправляются в дальний путь по первому зову мало-мальски известного, а уж тем более — знаменитого, удачливого и победоносного вождя.

Благодаря воинам, ведущим импульсивный образ жизни, появляется тенденция, потенциально способная взломать привычный образ жизни в оседлом и замкнутом роде. На авансцену выдвигаются новые впечатления и переживания: амбиция, стремление первенствовать, повелевать, пристрастие к авантюре, жажда богатства, вкус к острым ощущениям. Будничное течение жизни вызывает у них тоску. Жизнь племени была подчинена неконтролируемой силе судьбы, фатума. И против этой воли судьбы началось восстание. Тацит, повествуя о странностях хаттских воинов, чье гнездо было в верхнем течении Везера, замечает, что они склонны «считать счастье в числе сомнительных, храбрость в числе верных благ». Судьбу можно если и не подчинить себе, то по меньшей мере воспринимать не пассивно. Пока предначертанное не свершилось, его не стоит считать неизбежным и неконтролируемым. Единственное, на что можно положиться, чему можно спокойно довериться, — это военная доблесть.

Так зарождается «культура доблести», не вполне соответствующей римскому понятию «доблести» — «виртус» (virtus), которая на протяжении столетий будет характерной и чрезвычайно показательной для жизни Запада. При этом речь здесь идет не о некоторой сумме этических и гражданских ценностей, которые содержались в римском понимании virtus. не о семантическом обновлении термина, происшедшем под влиянием христианства, и не о его классическом «возрождении» на пороге Ренессанса.

Германская доблесть, так же как и кельтская, подразумевает ценности и отношения, которые римлянами считались варварскими и извращенными. Ее следует понимать узко в отличие от обозначаемого тем же словом римского представления о ценностях. Доблесть германского воина — свирепая отвага и безудержная воинская сила. Позднеримский военный историк Вегеций, автор известного трактата о военном искусстве, рассматривая причины, по которым римляне смогли одержать победу над гораздо более многочисленными галлами, более сильными германцами, более хитрыми и богатыми африканцами и более образованными греками, выделял согласованность, военный строй, дисциплину — короче говоря, «право оружия» — «юс арморум» (ius armorum). Рассуждение Вегеция в основном направлено на дискредитацию грубой, необдуманной воинской храбрости. В этом смысле варварская доблесть (согласно римлянам, единственное, на что варвары вообще способны, ибо им неведомы более высокие ценности) в глазах римского наблюдателя — нечто чудовищное.