Бес в крови

Владельцы дома перестали ее замечать. Никто с ней не здоровался. Лишь торговцы в силу своей заинтересованности были вынуждены проявлять обходительность. И потому Марта, иной раз испытывая потребность перекинуться с кем-нибудь словом, задерживалась в лавочках. Придя к ней и не застав ее дома (она, скажем, выходила за молоком и пирожными), я уже через пять минут начинал воображать самое худшее — например, она попала под трамвай — и со всех ног кидался к кондитеру или молочнице. Как правило, я заставал ее за разговором с ними. Бесясь от того, что позволил себе так разволноваться, я, стоило нам выйти на улицу, набрасывался на нее с упреками. Корил ее за вульгарный вкус, за пристрастие к болтовне с какими-то там торговцами. Поскольку я вторгался в их беседу с клиенткой, те, в свою очередь, платили мне ненавистью.

Этикет, существующий при королевских дворах, довольно-таки прост, как все благородное. Но ничто не сравнится по загадочности с протоколом простого люда. Его безумная приверженность к правилам первенства основывается прежде всего на возрастном критерии. Ничто не покажется ему более возмутительным, чем благоговейный трепет старухи-герцогини перед каким-нибудь юным принцем крови. Можно себе представить, как кипели кондитер и молочница при виде мальчишки, вмешивающегося в их задушевный разговор с клиенткой. За то, что она запросто держалась с ними, они готовы была найти ей тысячу оправданий.

У владельцев дома, где жила Марта, был двадцатидвухлетний сын. Он приехал на побывку, и Марта пригласила его на чай.

Вечером мы услышали доносившиеся снизу громкие голоса: родители запрещали ему бывать у Марты. Привыкший к тому, что отец никогда мне ничего не запрещал, я был весьма удивлен послушанием этого верзилы.

На следующий день, когда мы проходили по саду, он копал землю. Работенка, видать, была нудная. Чтобы не здороваться с нами, он отвернулся, заметно смутившись.

Все эти неприятные моменты в отношениях с людьми огорчали Марту; далеко не глупая и достаточно влюбленная, чтобы понимать, что счастье не в уважении соседей, она была как те поэты, которые знают: настоящая поэзия — из раздела вещей, «проклятых» на этом свете, но, несмотря на это, порой страдают, не получая одобрения публики, которое сами же презирают.

* * *

Как-то так случилось, что ни одно из моих похождений не обходилось без муниципальных советников. Проживавший под Мартой господин Марен, седобородый старик с благородной осанкой, как раз являлся бывшим муниципальным советником Ж. Уйдя в отставку еще до войны, он любил послужить родине, когда это ему ничего не стоило. Они с женой вели замкнутый образ жизни, принимая у себя гостей и отдавая визиты лишь под Новый год; действий нового муниципального совета он не одобрял.

Вот уже несколько дней под нами происходило какое-то суматошное движение, причем нам хорошо был слышен малейший звук. Вот пришли полотеры. Вот служанка Маренов, призвав на подмогу служанку хозяев, начищает в саду серебро, драит медные лампы. От молочницы мы узнали, что у Маренов готовится званый вечер, а по какому случаю — неизвестно. Госпожа Марен побывала у мэра, пригласила его и выпросила разрешение на восемь литров молока. Интересно, получит ли молочница заказ на изготовление из него крема?

Когда все приготовления были завершены, в назначенный день (пятницу) и час человек пятнадцать именитых граждан города появились один за другим на пороге дома со своими дражайшими половинами, каждая из которых была учредительницей и председательницей одного из городских обществ: вскармливания грудью или помощи раненым, а остальные — его непременными членами. Госпожа Марен встречала гостей на пороге дома, что должно было означать определенный шик. Она проявила изобретательность и превратила свой раут в пикник. Все эти дамы проповедовали экономию и изобретали рецепты. Посему их сладкие блюда представляли собой пироги не из муки, кремы не на молоке и т. п. Каждая вновь прибывшая, вручая госпоже Марен творение своих рук, приговаривала: «Пусть это не слишком красиво выглядит, зато полезно».

Господин Марен рассчитывал воспользоваться приемом для подготовки своего «возвращения на политическую арену».

А сюрпризом, приготовленным для гостей, были мы с Мартой. Мой постоянный попутчик до Парижа, сын одного из приглашенных к Маренам, пожалев меня, проболтался. Судите сами, каково было мое изумление, когда я узнал, что те развлекались, стоя вечерами под нашей спальней и подслушивая наши любовные игры.

Надо думать, втянувшись сами, они желали поделиться удовольствием с другими. Разумеется, люди почтенные, Марены с моральной точки зрения осуждали подобный разврат. Они желали, чтобы их возмущение было разделено всеми, кто считался в городе порядочными людьми.