Бес в ребро

— Да разве в этом дело? — махнул рукой Шкурдюк. — Жизненной силы нам не хватает. Мой дед с утра чугун картошки с салом съедает, а мы уже — не тот компот! Эх, разве бы я тут сидел, если бы меня здоровье так не подводило… Нервы совсем ни к черту!

Глядя на эту сбитую из дикого мяса и лошадиных костей фигуру, было трудно поверить, что там внутри еще есть и нервы.

— А чем же это вы страдаете? — спросила я вежливо.

Шкурдюк подобрался, как для декламации стихов, и значительно, с выражением сообщил:

— У меня вегето-сосудистая дистония с вазомоторными кризами…

Он говорил это старательно, будто долго разучивал по бумажке свой диагноз.

— Это у вас, наверное, от излишнего образования, — предположила я.

А он легко согласился:

— Наверное, скорее всего. — После чего спросил: — А к нам-то вы пришли зачем?

Я допила остаток чая из чашки, потому что знала — теперь уже, не предложит, и как можно спокойнее сказала:

— Я бы хотела, чтобы вы мне рассказали о драке, которая произошла несколько дней назад в такси…

— А почему это вас интересует? — спросил Шкурдюк с напором, и глаза его мгновенно выгорели, став из голубых белыми.

Я вздохнула:

— Вы не мальчик, должны понимать, что драка на улице имеет не только личный, но и общественный интерес. Как я слышала, вы избили и оскорбили человека.

— Это я избил человека? — искренне возмутился Шкурдюк. — Да он, подлюга, мне весь хребет переломал, от загривка до унитаза! Его не то что оскорбить, его лучше всего убить надо было!

От нахлынувших воспоминаний, от ярости у него на губах закипали слюни, как пена на краях суповой кастрюли, серые и жирные.

— Если бы не люди вокруг, я его, гадину, вообще бы убил там! Шнифты ему нужно было вырвать на месте!

— А вы еще жаловались на вазомоторную дистонию, — сочувственно сказала я.

— Когда меня обидят, мне на дистонию наплевать, — чистосердечно заявил Шкурдюк.

— Но ведь это же вы первый плюнули ему в лицо, — напомнила я.

— Во-первых, я не плевал, — сказал он быстро и твердо, как отрубил. — А во-вторых, если даже и плюнул, то он тоже мне врезал, подлюга. Вот же придурок, рольмопс малохольный, ему все говорят: «Что ты прешь, как бык на демонстрацию? Давай помиримся по-людски и все закончим». А он вопил: «Я добьюсь, я вас посажу, я вам — то, я вам — се!» Ну вот пусть он теперь отбрехивается…

Я спросила его спокойно:

— А вас не смущает, что вы и ваши приятели говорите неправду? Вы ведь врете следствию…

Он весело загоготал:

— Га-га-га! Это все пустые разговоры! Не соврешь — не проживешь! Знаете, есть такая детская считалочка, на спряжение или на склонение, не помню уж как там: я иду по ковру, ты идешь, пока врешь, он идет, пока врет… Га-га-га-га…

Видимо, сознание, что они крепко, со всех сторон обложили Ларионова, вернуло ему душевное спокойствие. И дистония улеглась.

Понимая, что я задаю ему дурацкий вопрос, я все-таки не смогла удержаться:

— Скажите, Шкурдюк, а может быть, лучше вам пойти в прокуратуру и рассказать все как было? Это повлечет гораздо меньшие последствия, чем то, что вы заварили…

Шкурдюк вывязал из своих толстых узловатых пальцев замысловатый фигурный кукиш и доброжелательно предложил:

— Накось, выкуси…

Выкусить это было невозможно.

Шкурдюк покачал головой сострадательно и сказал:

— Мы ему с самого начала предлагали: давай закончим по-хорошему! А он все упирался, понт свой козлиный давил. Вот, пусть теперь попляшет, пусть знает: первый раз прощается, второй запрещается, а на третий навсегда закрывает ворота. Га-га-га…

Я вздохнула и сказала примирительно:

— Ладно, Шкурдюк, хватит. Нам бессмысленно говорить об этом, мы явно не договоримся. Скажите мне, вы женаты?

Шкурдюк обрадовался:

— Бог миловал! Зачем мне жениться? Сейчас настоящему мужику жениться нет резона. Все, что можно хорошего от бабы получить, она и без женитьбы тебе даст…

— А кто ж эта женщина была с вами в такси?

Шкурдюк оборвал резко смех, как топором отрубил, наклонился ко мне через стол и сказал отчетливо:

— Никакой бабы с нами не было! Нечего выдумывать!

Я встала и сказала:

— Спасибо за катание на «Энтерпрайзе». Мы еще с вами, безусловно, увидимся. Вы идете, пока врете…

Из парка я мчалась в прокуратуру на такси — так не терпелось мне сказать следователю Бурмистрову, что я думаю о Шкурдюке. Я не сомневалась: он меня поймет. Я смогу объяснить ему то, что не может сказать о себе Ларионов, он как-никак участник драки. Я скажу ему все, что я думаю о соблюдении достоинства, о пределах обороны человеческой чести, я скажу ему…

— …Не жмите мне на сердечные клапаны, Ирина Сергеевна, — сухо улыбнулся Бурмистров. — Вот, взгляните, в протоколе фиолетовым по белому ясно написано: «Ларионов нанес дважды удары тяжелым тупым предметом в лицо Шкурдюку, после чего приемом силовой рукопашной борьбы перебросил через себя Чагина, выбившего головой витрину радиомагазина…»

— Каким еще тяжелым тупым предметом? — насторожилась я.

— А у нас все, что не нож. — тяжелый тупой предмет, — снисходительно пояснил Бурмистров. — Кулак тоже тяжелый предмет. Экспертиза судит по характеру повреждений… Так о какой еще там обороне вы ведете разговоры?