Бесчестье

– Понимаете, Дэвид, – насупливая брови, говорит Петрас, – это вы нехорошие слова сказали, что тот юноша вор. Он очень рассердился на вас за то, что вы назвали его вором. Так он всем говорит. А я… я человек, который следит, чтобы тут все было тихо-мирно. Поэтому и мне тяжело было это услышать.

– Я не собираюсь впутывать вас в это дело, Петрас. Назовите мне имя мальчишки, скажите, где он, и я передам все полиции. И пусть она проводит расследование и отдает его под суд вместе с дружками. И вы замешаны не будете, и я не буду, пускай с ними разбирается закон.

Петрас потягивается, подставляя лицо потоку солнечных лучей.

– Но ведь страховая компания даст вам новый автомобиль.

Это вопрос? Или утверждение? В какие игры играет Петрас?

– Страховая компания не даст мне нового автомобиля, – стараясь не вспылить, объясняет он Петрасу. – Страховая компания, если она еще не обанкротилась из-за размаха, который приобрел в стране угон автомобилей, даст мне определенный процент от того, что она сочтет стоимостью старого. Новой машины на эти деньги не купишь. Да и как бы там ни было, тут вопрос принципа. Мы не можем позволить, чтобы правосудие отправлялось страховыми компаниями. Не их это дело.

– Но от этого мальчика вы свою машину назад не получите. Он не сможет вернуть ее вам. Он не знает, где ваша машина. Ваша машина пропала. Самое лучшее – купите на страховку другую, и тогда у вас снова будет машина.

Как его занесло в этот тупик? Он пробует зайти с другой стороны.

– Петрас, позвольте спросить, этот юнец – ваш родственник?

– И зачем, – продолжает Петрас, как бы не расслышав вопроса, – вы хотите отдать мальчика полиции? Он слишком молод, в тюрьму его все равно не посадят.

– Если ему исполнилось восемнадцать, его можно судить. И если шестнадцать – тоже.

– Нет-нет, ему еще нет восемнадцати.

– Откуда вы знаете? Судя по виду, восемнадцать ему уже есть, если не больше.

– Да знаю, знаю! Он просто мальчишка, его нельзя посадить в тюрьму, так по закону, мальчишку посадить нельзя, его положено отпустить.

Похоже, для Петраса этим спор и исчерпывается. Петрас тяжело опускается на одно колено и приступает к подсоединению выходной трубы.

– Петрас, моя дочь хочет быть хорошей соседкой – хорошей гражданкой и хорошей соседкой. Она любит Восточный Кейп. Она хочет жить здесь, бок о бок со всеми вами. Но как это возможно, если бандиты могут в любую минуту напасть на нее и уйти безнаказанными? Вы же прекрасно все понимаете!

Петрас, прилагая немалые усилия, пытается насадить на трубу соединительную муфту. Кожу его рук покрывают глубокие, грубые трещины; работая, он негромко покрякивает; никаких признаков того, что он услышал хоть слово.

– Люси здесь в безопасности, – вдруг объявляет он. – Все улажено. Вы можете уезжать, она в безопасности.

– В какой там безопасности, Петрас! Ни в какой она не в безопасности! Вы же знаете, что произошло двадцать первого!

– Да, я знаю, что произошло. Но теперь все улажено.

– Кто говорит, что все улажено?

– Я говорю.

– Вы говорите? Вы защитите ее?

– Я ее защищу.

– В прошлый раз вы ее не защитили.

Петрас наносит на трубу новый слой смазки.

– Вы говорите, что знаете о случившемся, но ведь вы ее не защитили, – повторяет он. – Вы уехали, появились трое бандитов, а теперь оказывается, что вы в дружбе с одним из них. Какой, по-вашему, вывод я должен сделать?

Ближе к тому, чтобы предъявить обвинение Петрасу, он еще не подходил. Но почему бы и нет?

– Мальчик не виноват, – говорит Петрас. – Он не преступник. И не вор.

– Я не об одном только воровстве говорю. Совершено и другое преступление, куда более тяжкое. По вашим словам, вы знаете, что произошло. Стало быть, должны понимать, что я имею в виду.

– Он не виноват. Слишком молодой. Просто он совершил большую ошибку.

– Вы точно знаете?

– Знаю.

Труба подогнана. Петрас сгибает хомут, стягивает его, встает, распрямляет спину.

– Знаю. Я же вам говорю. Я знаю.

– Вы знаете. Вам ведомо будущее. Что я могу на это сказать? Вы высказались. Я вам здесь еще нужен?

– Нет, дальше все просто, осталось только зарыть трубу.

Несмотря на доверие, которое питает Петрас к страховому делу, никакой реакции на поданный им иск не следует. Без машины он чувствует себя запертым на ферме.

Как-то вечером в клинике он отводит душу, рассказав обо всем Бев Шоу.

– Мы с Люси в раздоре, – говорит он. – Наверное, тут нет ничего удивительного. Родители и дети не созданы для совместной жизни. В нормальных обстоятельствах я бы уже уехал, вернулся в Кейптаун. Но не могу оставить Люси одну на ферме. Я пытаюсь уговорить ее передать хозяйство Петрасу и отдохнуть. Но она меня не слушает.

– Детям необходимо предоставлять свободу, Дэвид. Вы же не сможете вечно присматривать за Люси.

– Я уж давным-давно предоставил ей свободу. В сравнении с другими отцами я меньше, чем кто-либо из них, пытался оградить ее от жизни. Но сейчас положение совершенно иное. Она в самой настоящей опасности. Нам это продемонстрировали.

– Все будет хорошо. Петрас возьмет ее под свое крылышко.

– Петрас? Какая Петрасу выгода брать ее под крылышко?