– Что толку оплакивать свою судьбу? К тому же со временем обида и боль притупляются. Теперь у меня есть только одно желание – прозреть в себе природу Будды. Недаром сказано: «Твой дом и есть Чистая земля». Стоит это понять, и из груди вырывается возглас великой радости, словно пламя из жерла вулкана. Я всем сердцем верую, что человек способен своими силами обрести спасение… Да, но я забыл рассказать тебе ещё об одном. Покинутая Нарицунэ женщина долго ещё неподвижно лежала на берегу и плакала. Постепенно местные жители стали расходиться, а корабль скрылся в голубой дымке за горизонтом. Тронутый её горем, я обнял её за плечи и попытался помочь ей встать на ноги. И что же она сделала в ответ, как ты думаешь? Оттолкнула меня, да так сильно, что у меня потемнело в глазах и я повалился на песок. Вероятно, будды и бодхисатвы, занимавшие в тот миг мою телесную оболочку, были немало удивлены. Когда я наконец опамятовался и поднялся на ноги, она уже понуро брела в сторону деревни. Что? Ты спрашиваешь, почему она меня оттолкнула? Об этом лучше спросить у неё самой. Должно быть, подумала, что я затеял на безлюдном берегу какое-то непотребство.
На следующий день мы с моим господином совершили восхождение на вулкан. После этого я пробыл с ним около месяца, а потом, как ни печально было расставаться, воротился в столицу. На прощание Сюнкан-сама сложил для меня стихотворение:
О, как хочется верить, что где-то есть друг, тоскующий обо мне. Я показал бы ему свою бедную хижину с кровлею из мисканта.
Наверное, он по сей день живёт в одиночестве на далёком острове в своей ветхой хижине, отринув мирскую суету. Кто знает, может быть, сейчас он лакомится сладким рюкюским картофелем и размышляет о Будде и о нашей грешной земле. Я мог бы ещё много чего рассказать вам о своём господине, но теперь уж как-нибудь в другой раз.
Сочинение
– Хорикава-сан, вы не напишете надгробную речь? В субботу состоятся похороны капитана третьего ранга Хонды, и начальник школы зачитает её… – сказал, обращаясь к Ясукити, капитан первого ранга Фудзита, когда они выходили из столовой.
Хорикава Ясукити был преподавателем школы: обучал слушателей переводу с английского, – но, кроме того, время от времени должен был в перерыве между занятиями писать надгробные речи, готовить учебные пособия, править лекции, которые должны были читаться в присутствии императора, переводить статьи из иностранных газет. Такие просьбы обычно исходили от капитана первого ранга Фудзиты. Ему было не больше сорока. Лицо у него смугловатое, худое, нервное. Идя по полутёмному коридору на шаг сзади капитана первого ранга, Ясукити непроизвольно воскликнул:
– Вот как? Я и не знал, что капитан третьего ранга Хонда скончался.
Капитан первого ранга Фудзита обернулся к нему с таким видом, будто тоже восклицал: «Вот как?» Ясукити устроил себе вчера отдых и поэтому не прочёл извещения о скоропостижной смерти капитана третьего ранга Хонды.
– Скончался вчера утром. Говорят, кровоизлияние в мозг… Так что до пятницы сделайте, пожалуйста. Как раз к послезавтрашнему утру.
– Сделать-то я сделаю, конечно, но…
Сообразительный капитан первого ранга Фудзита сразу же опередил Ясукити:
– Что касается материалов для составления надгробной речи, я вам потом пришлю его анкету.
– Хотелось бы понять, что он был за человек. Я ведь знал его только в лицо…
– У нас с ним были буквально братские отношения. Потом… потом, он всегда был первым учеником. В общем, напишите что-нибудь покрасивее.
Они стояли у выкрашенной в жёлтый цвет двери кабинета начальника школы. Капитан первого ранга Фудзита был по должности заместителем начальника школы, но его все называли начальником отдела. Ясукити должен был забывать о совести художника, когда ему приходилось писать надгробные речи.
– Он был очень умён, со всеми находился в братских отношениях. Всегда был лучшим учеником. В общем, что-нибудь напишу.
– Постарайтесь. Ну, всего хорошего.