Беседы и размышления

Эта радость быть доступна всякому человеку; для того чтобы жить эту радость и обретаться в ней, не обязательно иметь веру и знать Бога. Хорошим примером может здесь служить Эпикур, учивший как раз такой радости. Однако вера эту радость преображает и делает

абсолютной: радость быть оказывается одновременно благодарной радостью о Том, Кто даровал мне быть – радостью о Боге

. «Абсолютная радость, – пишет Кьеркегор, – это именно радость о Боге, о Том, Кому и в Ком ты всегда, абсолютно всегда можешь радоваться. Если в этом отношении ты оказался не абсолютно радостным, тогда ты непременно допустил какую-то ошибку – ошибку, состоящую в твоем неумении бросить все заботы на Него, в твоем нежелании это сделать, в твоей самоуверенности, в твоем своеволии – короче, во всем, в чем ты не таков, как лилия и птица» (наст. изд., с. 82).

И эту радость быть, которую вера претворяет в абсолютную радость о Боге, ничто, никакое страдание, не может у человека отнять. В «Евангелии страданий», составляющем второй раздел данной книги, Кьеркегор выразительно это показывает. В предисловии он пишет: «Это „Евангелие страданий“ – и это означает не то, что эти беседы исчерпывают свой предмет, но то, что каждая беседа – словно глоток воды, почерпнутой из этого, слава Богу, неисчерпаемого источника; не то, что какая-то из бесед была бы исчерпывающей, но то, что каждая из них черпает достаточно глубоко, чтобы почерпнуть радость» (наст. изд., с. 233). Радость, о которой здесь говорится, не отменяет страдания, равно как не служит способом забыться на время, – нет, она может быть найдена в самом сердце страдания, проживаемого трезво и прямо. Обретение этой радости – это

преображение страдания, – которое, как и Преображение, бывшее на горе Фавор, является не столько изменением преображаемого, сколько даванием видеть его: невыносимый жизненный тупик оказывается путем; неподъемная тяжесть – благим и легким бременем

. Свет светит тогда и во тьме страдания – «и тьме его не объять»; «жизнь жительствует» и «в сени смертной».

Говоря о страдании, Кьеркегор размышляет и о страдании за истину. В последней из семи «бесед», составляющих «Евангелие страданий», он обращается к эпизоду из «Деяний апостолов», в котором речь идет о том, что (воспользуемся здесь пересказом самого Кьеркегора) «синедрион запретил апостолам проповедовать Христа. Однако апостолы не позволили себе устрашиться этим, но убоялись Бога больше, чем людей, и снова стали проповедовать Христа. После этого синедрион схватил их и предал бы их смерти, если бы Гамалиил не отсоветовал членам синедриона этого делать. Но все же апостолы были биты и только потом отпущены. И после того, как они были биты, читаем мы в Деяниях апостолов 5, 41, „они … пошли из синедриона, радуясь, что за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие“» (наст. изд., с. 413, 419). Кьеркегор размышляет над тем, что, страдая за истину, «человек с чистым сердцем и свободный способен… лишить мир власти над собой и что он силен превратить бесчестье в честь, поражение в победу». Так страдающий оказывается сильнее мира, желающего понудить его отречься от истины, его раны или смерть становятся свидетельством его победы.

Однако именно потому, что страдающий за истину оказывается сильной стороной по отношению к тем, от кого он принимает страдание, он несет ответственность за то, что делает других виновными в причинении ему страданий или – если они убивают его – в его смерти. Тема такой ответственности, в «Евангелии страданий» намеченная лишь пунктиром, становится предметом отдельного размышления в первом из «Двух малых этико-религиозных трактатов». Вопрос, вынесенный в заголовок этого трактата, звучит поэтому так: «Имеет ли человек право предать себя на смерть и быть убит ради истины?»