Беседы и размышления

И потому ты, страдающий, как бы ты ни страдал, не думай, отчаиваясь среди страданий, будто никто, и даже Он, не может тебя понять; и, страдая, не кричи в нетерпении, что страдания твои столь ужасны, что даже Он не способен в полной мере поставить Себя на твое место: не дерзай на эту неправду, подумай, что Он безусловно, вне всякого сравнения, безусловно пострадал больше всех. Ибо если ты хочешь знать, как определить, кто больше всех страдал, позволь, я расскажу тебе это. Не скрытый крик безмолвного отчаяния и не то, что пугает других, громкость крика, служат здесь критерием, но нечто противоположное им. Самым страдающим, безусловно, является тот, о ком – притом что он страдает – поистине известно, что он не имеет абсолютно никакого другого утешения, кроме того, чтобы самому утешать других; ведь это и только это есть истинное выражение того, что поистине никто не может поставить себя на его место, равно как выражение того, что истина пребывает в нем. И таков как раз Он, Господь Иисус Христос; страдая, Он не был тем, кто ищет утешения у других, еще в меньшей мере Он находил его у других, и еще в меньшей мере Он сетовал на то, что не находит его у других, – нет, страдая, Он был как раз Тем,

Чьим единственным утешением, Чьим безусловно единственным утешением было утешать других. Посмотри, здесь перед тобой самое высокое страдание, а также предел страдания, где все обращается в свою противоположность; ведь Он, именно Он – «Утешитель». Ты сетуешь на то, что никто не может поставить себя на твое место; тебе, день и ночь занятому этой мыслью, быть может, никогда не приходило на ум, что ты должен утешать других: а ведь Он, «Утешитель», Он – Единственный, для Кого поистине верно, что никто не может поставить себя на Его место – и Кто мог бы с полным правом сетовать на это! – Он, Утешитель, на место Которого никто не мог бы поставить себя, Он может во всем поставить Себя на твое место и на место всякого, кто страдает. Ты думаешь, будто никто не может поставить себя на твое место, – что же, докажи это: тогда тебе останется лишь одно – стать тем, кто утешает других. Это единственное доказательство, неопровержимо свидетельствующее о том, что поистине никто не может поставить себя на твое место. Если же ты

говоришь,

что никто не может поставить себя на твое место, ты тем самым противоречишь сам себе: если бы то, о чем ты говоришь, было верно, ты бы молчал. Но даже если ты и молчишь, но при этом твое молчание не подвигает тебя утешать других, ты рискуешь впасть в то же самое противоречие, полагая, будто никто не может поставить себя на твое место: ты ведь будешь просто сидеть тогда в тихом отчаянии, вновь и вновь одолеваемый мыслью о том, будто никто не может поставить себя на твое место, то есть ты можешь в любой момент начать вслух или молча твердить эту мысль, то есть начать точно так же противоречить сам себе, а значит, мысль эта шатка и не вполне верна. Как бы то ни было, все же поистине нет и не может быть такого человека, на место которого никто, абсолютно никто не мог бы поставить себя: ведь как раз Он, Господь Иисус Христос, на место Которого никто не может поставить себя ни во всем, ни хотя бы в чем-то, – как раз Он может во всем поставить Себя на твое место.

Он во всем поставил Себя на твое место, где бы ты ни был, о ты, кого искушают соблазны и кто пребывает в душевном борении, Он может во всем поставить Себя на твое место, будучи «подобно нам, искушен во всем».

Так же, как и страдающий, так и тот, кто пребывает в соблазне и душевном борении, охотно сетует на то, что тот, кто желает его утешить или дать ему совет, или предостеречь его, не понимает его, не может во всем поставить себя на его место. «Если бы ты был на моем месте, – говорит он, – или если бы ты смог во всем поставить себя на мое место, ты смог бы понять, с какой страшной силой охватывает меня соблазн, ты смог бы понять, как страшно глумится искушение над всяким моим усилием: ты бы судил тогда иначе. Ведь покуда ты сам не чувствуешь этого, тебе легко спокойно рассуждать об этом, легко изыскивать спасительные возможности, потому что ты не впал в соблазн, не испытал душевного борения, то есть потому, что ты не искушен ни в том, ни в другом! Вот был бы ты на моем месте!»