«Бещисленные рати и великия труды…»: Проблемы русской истории X–XV вв.

В следующем, 1283 г. Дмитрий вернулся на Русь. Андрей, несмотря на поддержку его новгородцами, вынужден был уступить великое княжение («съступися брату своему»). Боярин Семен Тонильевич, один из зачинщиков и руководителей обоих походов против Дмитрия, был убит по его приказу в Костроме. В самом конце года «приде Дмитрии князь с братомъ своимъ Андрѣемъ, ратью к Новугороду и с татары и со всею Низовьского землею, и много зла учиниша, волости пожгоша… и створиша миръ; и сѣде Дмитрии в Новѣгородѣ на столѣ своемъ»[713]. Из этого сообщения прямо следует, что Дмитрий вернулся от Ногая с ордынским отрядом, присутствие которого и вынудило Андрея отказаться от борьбы с братом и даже демонстрировать показное единство с ним, выступив против сочувствующего Андрею Новгорода.

Итак, в 1282–1283 гг. произошли события, немыслимые в правление Менгу-Тимура: сильнейший князь Владимиро-Суздальской земли отправился за помощью против занявшего его место по воле Орды брата не ко двору Сарайского хана, а к главе одного из улусов, входивших в Орду; он получил требуемую поддержку, а его соперник вынужден был подчиниться.

Очевидно, что с воцарением Туда-Менгу Ногай стал еще более самостоятельной политической фигурой. Новый хан Орды не интересовался государственными делами; по свидетельству Рукн ад-Дина Бейбарса, Туда-Менгу «привязался к шейхам и факирам, посещал богомолов и благочестивцев, довольствуясь малым после большего»[714]

. По-видимому, поддержка того или иного князя зависела от влияния на хана разных группировок ордынской знати. Одна из таких группировок сделала ставку на Андрея Александровича. Ногай, напротив, решил поддержать Дмитрия, и, скорее всего, за длительное (около года) время пребывания последнего в степях сумел добиться от Туда-Менгу подтверждения ярлыка на великое княжение, выданного Дмитрию Менгу-Тимуром (по которому он княжил во Владимире с 1277 г.). Полагать, что Ногай выдал собственный ярлык, оснований нет: это означало бы открытую узурпацию ханских прерогатив и должно было привести к конфронтации с Сараем; между тем, такая конфронтация, как мы увидим далее, началась позже и имела иные причины.

Можно полагать, что помимо силы и авторитета Ногая, у его желания иметь на Руси свою сферу влияния имелась и другая причина, по которой Дмитрий Александрович и Ногай оказались взаимно заинтересованы друг в друге. По пути на юг во владения Ногая Дмитрий должен был, скорее всего, проезжать через Киев. Судьба киевского стола во второй половине XIII в. остается неясной. Согласно известию Лаврентьевской летописи, в 1249 г. Киев был пожалован в Каракоруме Александру Невскому[715]. В Густынской летописи киевским князем называется брат и преемник Александра на владимирском великом княжении (1263–1271) Ярослав Ярославич

[716]. Но этот источник слишком поздний (XVII в.), чтобы можно было доверять его сообщению. Следующее и, несомненно, достоверное летописное известие о князе в Киеве относится только к 1331 г.[717]

На основе сведений Любецкого синодика можно предположить, что за некоторое время до этого в Киеве стали княжить представители путивльской ветви черниговского княжеского дома[718].

Что касается последней трети XIII столетия, то высказывалось предположение, что тогда в Киеве вообще не было князей[719]. Это представляется сомнительным, так как Киев, хотя и перестал быть столицей всей Руси, сохранял значение важного экономического и культурного центра[720]; во второй половине XIV–XV вв., после его включения в состав Великого княжества Литовского, здесь постоянно существовал княжеский стол, занимаемый видными представителями династии Гедиминовичей. Полагаю вероятным, что после смерти Александра Невского киевское княжение продолжало считаться принадлежностью великих князей владимирских. Если Дмитрий Александрович являлся киевским князем, то его поездка в кочевья Ногая (отстоявшие от Северо-Восточной Руси на гораздо большее расстояние, чем Сарай) не выглядит авантюрой: владения временщика располагались по соседству с Киевским княжеством. Ногай, став сюзереном Дмитрия, приобретал, возможно, влияние не только на владимирское, но и на киевское княжение.