Читаем Бесконечная шутка полностью

Пемулис поднимается между ними и снова оглядывает пустую трехкроватную комнату с опрятными стопками игровой формы трех теннисистов, ярким снаряжением на полках и тремя плетенными корзинами с бельем с горками для прачечной. В воздухе стоит сильный запах спортивного белья, но, не считая этого, комната почти профессионально чистая. По сравнению с комнатой Пемулиса и Шахта комната Хэла и Марио похожа на дурдом, думает Хэл. Аксфорд на лотерее прошлой весной вытянул одну из всего двух шикарных одноместных комнат – вторая ушла близняшкам Воут, которых на лотерее посчитали за одного человека.

Пока Пемулис озирается, его щека все еще перекошена из-за монокуляра.

– В одной монографии походя бросили цитатку о ДМЗ, где автор предлагает представить ее как кислоту, которая сама закинулась кислотой.

– Ну и ну.

– Одна статейка внезапно из «Момента» – кто бы мог подумать – рассказывает, как одному осужденному армейцу в Ливенворте якобы впрыснули огромную неопределенную дозу раннего ДМЗ в рамках какого-то армейского эксперимента по бог знает чему, и как семья этого осужденного судилась из-за того, что он, судя по всему, потерял разум, – Пемулис драматично направляет монокуляр сперва на Хэла, потом на Аксфорда. – Буквально потерял разум, будто эта огромная доза взяла его разум, куда-то унесла, бросила и забыла где.

– Думаю, мы уловили картину, Майк.

– Якобы, говорят в «Моменте», парня потом нашли в его армейской камере в какой-то невообразимой позе лотоса, распевающего песни из рекламы стремным голосом точь-в-точь Этель Мерман.

Аксфорд говорит, взмахивая больной правой рукой в направлении Админки, может, Пемулис наткнулся на возможную историю происхождения бедняги Лайла в качалке и его позы лотоса.

И снова Пемулис с этим своим тиком головы. От того, что он расслабил щеку, монокуляр выпадает и скачет по тугой кровати, и Пемулис, даже не глядя, выставляет перед ним ладонь.

– Думаю, стоит перестраховаться и не шалить с кулерами «Гаторейда». Мораль истории армейца такова: спички детям не игрушка, без шуток. Разум того парня до сих пор, предположительно, в самоволке. Он уже старик, но до сих пор выдает бродвейские шлягеры в каком-то госсекретном учреждении. Кровные родственники пытаются судиться, но армия, похоже, придумала для присяжных достаточно аргументов, чтобы те поставили под обоснованное сомнение само юридическое существование парня, раз уж доза унесла его разум.

Аксфорд рассеянно ощупывает локоть.

– То есть, говоришь, это не игрушки.

Хэл приседает потыкать одну из таблеток у края пыльного пакетика. В вытянутом пузыре света его палец кажется темным.

– По-моему, судя по виду, одна доза – наверное, две таблетки. Есть в них что-то от Мотрина.

– Визуальные гадания не помогут. Это тебе не Боб Хоуп, Инк.

– Можно даже обозначить его «Этель», для по телефону, – предлагает Аксфорд. Пемулис наблюдает, как Хэл раскладывает таблетки в такой же форме кардиоиды, как у ЭТА.

– Что я имею в виду. С таким веществом нельзя действовать наобум, Инк. Тот шлягерный армеец как бы покинул планету.

– Ну, скатертью дорожка, пусть помашет на прощанье.

– Я так понял, что машет он теперь только своей еде.

– Но это же от огромной ранней дозы, – говорит Аксфорд.

Расстановка таблеток Хэлом на красно-сером стеганом покрывале

почти дзеновская в своей точности.

– Эти из 70-х?

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги