Бесконечность + 1

Ощутив на себе чужой взгляд, я повернулась, чтобы наконец рассмотреть незнакомца. На голове у него, как и у меня, вязаная шапочка, натянутая почти до бровей и прикрывающая уши. На улице было холодно. Я стащила шапку у своего охранника, а заодно прихватила и огромную толстовку с капюшоном, которую кто-то забыл в гримерке. Незнакомцу шапочка шла – он-то наверняка ее не украл. Из-под вязаного края торчали лохматые светлые волосы, но брови были густые и почти такие же темные, как шапка, два черных штриха над глазами неясного цвета – в туманном сумраке все казалось сероватым. Взгляд незнакомца был спокойным, но губы слегка дрогнули, словно он удивился. Похоже, мы оба ошиблись. Он подумал, что я мальчишка, а я – что он ровесник моего папы. Оказалось, он лишь немногим старше меня.

– Да уж, похоже на то, – отозвался незнакомец, с удивлением покосившись на мою грудь, словно желая удостовериться, что я действительно девушка.

Я приподняла бровь и вздернула подбородок, вынуждая собеседника перевести взгляд повыше, что тот и сделал почти сразу. Затем он мягко и осторожно продолжил:

– Если упадешь, тебе, скорее всего, конец. Падать будет, может, и приятно. Но когда долетишь, мало не покажется. Дерьмовые ощущения. Если все же выживешь, пожалеешь, что не умерла. И что вообще прыгнула. И на помощь станешь звать, только будет поздно, потому что я за тобой нырять не собираюсь, техаска.

– А я и не прошу, бостонец, – устало отмахнулась я, решив не уточнять свое происхождение. Вероятно, он полагал, что все, кто растягивает слова, непременно родом из Техаса.

Парень скользнул взглядом по моим сапогам и снова посмотрел мне в глаза, прикидывая что-то в уме.

– Мы оба знаем, что ты этого не сделаешь. Заканчивай представление, слезай, и я тебя доставлю куда захочешь.

Зря он это сказал. Ярость затопила меня изнутри, обожгла горло, вырываясь наружу, точно огонь из шахты лифта. По щекам покатились слезы – естественная защитная реакция организма на пламя, ревущее в груди. Я чувствовала себя измученной. Опустошенной. Выгоревшей эмоционально и физически. Я устала от людей, которые вечно говорят мне, что делать, когда, как и с кем. Устала от невозможности решать за себя. Поэтому я ухватилась за шанс хоть раз принять важное решение. Слова незнакомца лишь придали мне твердости. Я увидела, что он понял это. Парень беззвучно выругался, его глаза широко раскрылись.

Я разжала руки и упала в туман.

Когда умерла моя сестра-близнец, смерть вдруг перестала казаться чем-то нереальным. Я думала о ней постоянно. И поскольку Минни теперь была там, куда уходят после смерти, а я любила ее больше всего на свете, в глубине души мне тоже хотелось оказаться там. Поэтому я начала задумываться о собственной смерти, подолгу размышляла о ней, гадала, каково это. Нельзя сказать, что я внезапно захотела умереть. Такие вещи не случаются вдруг. Все начинается с одной мысли, которая мелькает где-то на задворках сознания, напоминая пламя свечи на торте, которое вот-вот задуют. Но мысль о смерти – это очень хитрая свеча. Ты ее тушишь, а она зажигается снова.

И снова. И каждый раз, когда эта свеча вспыхивает, ей удается продержаться чуть дольше, разгореться ярче. Ее свет кажется теплым. Даже ласковым. Тебе и в голову не придет, что такой огонь может обжечь.

В конце концов мелькающая мысль превращается в вариант развития событий, который со временем обрастает деталями и становится более точным. Возникают план А, план Б. Иногда даже В и Г. А там сам не заметишь, как начнешь прощаться с жизнью. «Может, я сейчас в последний раз пью кофе. В последний раз завязываю шнурки. В последний раз глажу кота. В последний раз пою эту песню». И каждый раз это слово – «последний» – приносит облегчение. Как будто вычеркиваешь пункт за пунктом из длинного списка скучных дел. А потом вместо маленькой свечки в голове начинают гореть мосты. Те, кто хочет умереть, жгут мосты не задумываясь. Сначала жгут, а потом прыгают с них.

В тот вечер я выставила всех из моей личной гримерки. Убедила их уйти. Я улыбалась и говорила спокойно. Не кричала, не плакала, не корчила из себя диву. Я никогда этого не делала. С этим отлично справлялась моя бабуля. А я просто попросила, чтобы меня оставили ненадолго. Мы провели последний концерт тура, всем хотелось отпраздновать. Прошлым вечером я спела в «Мэдисон-сквер-гарден», и ба была вне себя от восторга. Сегодня еще одна арена, «ТД-гарден» – так ее называют. Я понимала, что должна прыгать от счастья. Но не могла. Я казалась себе большим пустым арбузом. Помню, папа любил срезать верхушку и есть арбуз ложкой, как мороженое. Он съедал всю мякоть, и оставалась только пустая кожура. Потом папа водружал на место срезанную крышечку, и арбуз выглядел как новенький. Когда мама обнаруживала, что вся мякоть вычищена, она страшно ругалась.