Бесконечный поцелуй тьмы

И это разожгло в ней голод, от которого она чуть не рухнула на колени. Она хотела коснуться его кожи, ощутить вкус его губ и запутаться руками в его длинных волосах, пока он будет держать ее в своих руках совсем по-другому, а не просто защищая. Пульсация наращивала в ней темп, пока она подходила ближе практически на расстояние прикосновения, горя от нетерпения почувствовать, как он окружает ее телом, а не просто своей силой.

— Кира, — низким голосом произнес он, втянув в себя воздух, будто бы вдыхая ее имя. Она потянулась к нему. Ее руки почти болезненно жаждали соединиться с его плотью. Менчерес поймал их, но держал их от себя подальше, а потоки его ауры изменились от желания к разочарованию.

— На самом деле ты этого не хочешь.

Она почти рассмеялась над нелепостью такого заявления. Разве он не чувствовал растущую в ней боль, слишком сильную, чтобы быть названной желанием, слишком глубокую, чтобы быть обычной жаждой? Если она могла чувствовать бушующие внутри его барьеров эмоции, разве он не мог чувствовать и ее?

— Я хочу это. Тебя. Все это.

Произнося эти слова, она прижалась к его телу, хоть он и по-прежнему удерживал ее руки. Контакта с его телом, хоть и покрытым одеждой, было достаточно, чтобы послать по Кире электрические удары. Она закрыла глаза, и из ее горла вырвался стон. Его сила опаляла ее повсюду, где он ее касался, и ощущения были столь приятными, что практически причиняли боль.

Резкий звук сорвался и с его губ, настолько глубокий и животный, что ее лоно охватило еще большим жаром. Кира попыталась освободить руки от его захвата со всей своей не поддающейся контролю силой, но Менчерес держал ее так легко, что даже не сдвинулся. Он опустил голову, и его волосы чувственными касаниями шелка коснулись ее лица и шеи.

— Это не то, что ты чувствуешь. Это просто новое восприятие, — сказал он голосом, доходившим почти до рычания. — Оно заставляет тебя ощущать то, что может быть нереальным.

— Я чувствовала это к тебе и прежде, — оборвала его Кира охрипшим от желания голосом. — Даже когда ты держал меня пленницей, но особенно

после того, как ты отпустил меня. Не говори мне, что то, что я чувствую — не реально, и даже не притворяйся, что не хочешь меня.

Ей было плевать, насколько вызывающе это прозвучало. С той же свободной, целеустремленной ясностью, которую она чувствовала прежде только в мечтах, Кира знала только то, что она хотела его, и что он чувствовал к ней то же самое. Она снова попыталась освободить руки. На сей раз Менчерес отпустил ее, в то время как его глаза от черного стали ярко-зелеными.

Затем он дернул ее к себе. Все ее нервные окончания подскочили в безумном ответе на удар об его тело. Ей хватило времени запустить пальцы в его волосы, прежде чем его губы обрушились на нее.

Удар, что она почувствовала от этого прикосновения, казалось, прошел в самое ее нутро, посылая сквозь нее рябь электрических зарядов. Его язык скользнул мимо ее губ, с горячей страстностью исследуя ее рот. Его вкус был подобен темным специям, богатым и крепким, экзотичным и опьяняющим, наполняя ее жаром. Эротичные поглаживания его языка лишь усилились, когда клыки Киры вырвались на свободу, неосторожно пуская ему кровь. Вместо того чтобы отступить, Менчерес поцеловал ее глубже, удерживая крепче и поднимая до тех пор, пока ее ноги не оторвались от земли, а его руки не стали единственным, что удерживало ее в вертикальном положении.

Первоначальное желание теперь казалось подобным лишь неопределенному шепоту страсти. Сейчас же, когда Менчерес прижимал ее к себе, а его язык с жадностью проникал в ее рот, она горела для него. Оставив волосы, ее руки скользнули вниз по его спине, впиваясь в него ногтями. Эти твердые мускулы двигались под ее ладонями, дразняще терлись о ее кожу, которая была так близко, но из-за одежды все же вне досягаемости.

Кира не хотела, чтобы их разделяла ткань. Она хотела чувствовать его кожу на себе. Устойчивая пульсация между ног все усиливалась, требуя насыщения. Она попыталась сказать ему это, но его рот продолжал властвовать над ней с голодной, чувственной настойчивостью. Она не могла говорить. Она едва могла думать.

Что-то мягкое коснулось ее спины и ног. Затем каким-то образом исчезли ее свитер и джинсы, а Менчерес оказался на земле, удерживая ее на себе. Она не притормозила, чтобы задаться вопросом, почему пуговицы сами собой отскочили от его рубашки прежде, чем ткань полностью соскользнула с него. Все, что ее волновало — невероятный скачок напряжения, который она чувствовала, когда встретилась их кожа. И то, каким твердым, гладким и крепким чувствовался его торс против ее груди, и как казалось, что у него внезапно появилась дюжина рук, потому что она чувствовала, что он гладит каждую частичку ее тела.