Беспокойники города Питера

Видите ли, мертвых нужно любить по-другому, они за пределами сферы контакта, но с ними можно и нужно работать. Если хотите, то это и значит за них молиться. Меня, например, всегда занимало, для чего он периодически совершенно намеренно являет на всеобщее обозрение свое критическое опьянение — ну там всякие сопли по бороде, бессвязность, беспомощность и прочее. Приходишь в «Сайгон», в «Придаток», на Пушкинскую, в «Гастрит», а он там чуть сидит на подоконнике, чуть не валяется, уже ни петь, ни топать не может и пить не в состоянии, но попытки его увести ни к чему не приводят — упирается, сопротивляется. Только если менты его берут, тогда идет покорно и спокойно, крестным путем, а потом безошибочно возвращается, будто кого-то ждет. И так, бывало, три дня сидит и за эти три дня семь раз попадет в вытрезвитель. Вот, что это такое: детский эксгибиционизм, мистическая трансформация, шоу юродивого, политическая провокация, гражданское самоубийство? Вы скажете: у парня была проблема с алкоголем? А я скажу: нет, не угадали, это для девушек водка — любовный напиток, отсюда у них проблемы с алкоголем. Не было у него с этим никаких проблем, Хренов не пил в одиночку, не прятался, не таился от земли и неба. Мы сколько раз вместе обедали в городе, принимая приличные за едой кружки, стопки, бокалы, фужеры, графины, бутылки, а после расходились по делам, и никакого продолжения, то есть он не заводился от первого глотка, как некоторые. А сколько мы ездили на всякие конференции в Москву, в Смоленск, мотались неизвестно зачем по каким-то Прибалтикам, по российским губерниям и, как всякие путешественники, непременно впадали в излишества на чужбине, но нигде и никогда я не видел Хренова в таких обстоятельствах. И с работой у него не было никаких проблем — все в срок сдавал. Мог работать дома совершенно спокойно неделями и месяцами, но в какой-то момент сила желания — а что же еще? — переносила его на лобный подоконник. Кого он ждал на нем?

Ну, будь аналитиком, я бы сразу поинтересовался, как у него обстояло с эдипами-шмедипами. Но я же не любопытный, как Иванов, и никого ни о чем не расспрашиваю. Да нормально вроде обстояло, ходил Хренов чистенький и аккуратненький, с помытыми хайерами, с расчесанной бородой, с ликом Спасителя, писанным Васнецовым или Врубелем, с ясным взором, в котором и ум, и доброта, и все, что хотите. Короче, хорошенький такой мальчик, и девочки на нем висли гирляндами, как сосиски. А матушке его это было очевидно, в смысле девушек, ведь она же его тоже любила, да еще как, а для взрослого мальчика, как известно, нет ничего страшнее материнской любви. Она проецируется на все его отношения — на всех его женщин во всех его домах, а он был не то что окружен женской любовью — она лезла к нему отовсюду, он ею захлебывался. И когда его начинало от этого тошнить на все четыре стороны, он и отправлялся на тот подоконник, чтобы обмыться у всех на виду презрением и брезгливостью.

И что же, он просто сидел? Да кто его знает, впрочем, наверное, сидя в говне, человек направляется навстречу недостижимым Еленам и Семирамидам, которые вроде уже и не женщины и которых можно желать сколько угодно — потому что безнадежно. И тут ничего не поделать — желаниями правит любовь, а кто такой любовь вам скажет любой папа римский.

А однажды Хренов не дошел до подоконника, хотя явно направлялся туда. «Азбука» в тот день с ним наконец рассчиталась за переводы, он бабки домой занес и пошел, потому что был уже на кочерге, а я свои редакторские чуть раньше получил, и мы встретились почему-то у Волковыского, Крусанов еще был, завтракали в поплавке на Кронверке. Мы еще с ним потом пообедали на Васильевском где-то, и больше я его живым не видал. А буквально через день звонит Ровинская: так, мол, и так.

Обстоятельства его гибели крайне загадочны и не поддаются рациональному. Он выпал в окно у себя на лестнице с третьего этажа. И когда это стало известно в «Сайгоне», то кто-то сказал: Юлька позвала, — и мы вспомнили некую рыжую, которая иногда заходила в собрание, манила его пальцем, и он послушно оставлял компанию. Говорили, что она училась в Пермеде, что однажды на глазах у своих однокурсниц вывалилась из окна со второго этажа и того. Вот так, а он уже женился на Ровинской, и Игнашка родился, и прочее. Ну, все сходится: три — число мужское, два — женское. Как после этого можно вообще водиться с этими бабами?

Когда его хоронили, я уже был в Усть-Нарве — обстоятельства, визы какие-то, короче, никак целый месяц. И сильно переживал, что не простился, — всегда ведь есть, за что попросить прощения. А на какой-то день он вдруг является мне собственной персоной, как наяву — аккуратненький и спокойный — машет мне ручкой. Не заморачивайся, старик, говорит, все ништяк.

Я ему сразу поверил и старался жить спокойно, но долго ли спокойно проживешь с досадой от непоправимости, да еще когда ничего не понимаешь. Но вот что нашел я вместо утешения, в качестве некой примочки для ссадины. Это фрагмент из книжки, которую Хренов тоже любил: