Беспокойные дали

…Как ни странно, несмотря на неопределенность завершившихся бесед в головном институте, Платонов пребывал в отличном настроении, интуитивно предчувствуя, что всё окончится хорошо. Он давно подметил в себе интересную закономерность — чем сложнее создавалась ситуация, тем увереннее он себя чувствовал. В таких случаях в нем появлялась какая-то азартная злость, помогавшая решать, на первый взгляд, неразрешимые проблемы.

…На «Маяковской» в вагон влетели два возбужденных парня. Один патлатый и носатый, похожий на Гоголя, другой пухленький с добродушным веснушчатым лицом в шерстяной клетчатой кепке, как у коверного клоуна. Плюхнулись рядом, продолжая оживленно, пикироваться:

— Ты вспомни, как говорил Сенека,— горячился конопатый, — «Согласного судьба ведет!»

— Ну ты даешь! — взвился носатый. — Получается, что всё уже предопределено, и нужно только набраться терпения и ждать, пока её величество Судьба, куда — нибудь приведет! Так, что ли?

Он иронично посмотрел на товарища и, не дав ему возразить, с жаром продолжил:

— Чушь всё это. Судьбу делает человек собственными руками. И успех находится в прямой зависимости от значимости поставленной цели и количества приложенного для её достижения труда. Уж если кому следовать, так это Ницше. Он, по крайней мере, четко определил основную мотивацию человека: «Жизнь — это воля к власти!». Не в узком потребительском смысле, а власти над самим собой. Человек, обладающий властью над собой, держит Судьбу в ежовых рукавицах. А твой Сененка — обыкновенный краснобай. Это ещё император Калигула подметил. Он называл его философию «речами для ученых состязаний».

Конопатый насупился, собираясь с мыслями для отражения атаки, но патлатый прочно держал инициативу.

–По Ницше: «жизнь — это интуитивно постигаемая органическая целостность в творческой динамике бытия!» В твор-чес-кой ди-на-ми-ке! Понял?

Андрей удовлетворенно хмыкнул. Патлатый приветливо улыбнулся, как бы благодаря за поддержку, и ловко натянул на нос конопатому ворсистую клоунскую кепку.

— Станция «Белорусская». Следующая станция «Динамо» — разнеслось из динамиков. С шипением раздвинулись двери, и парни выскочили на перрон.

…А поезд помчался дальше, мотая и грохоча полупустыми вагонами. Редкие пассажиры, утомленные дневными заботами, подремывали или осоловело разглядывали помятые газеты, «интуитивно постигая органическую целостность» быстротекущей жизни…

Глава IV

Осечка

1

Результатами поездки Платонова в Москву начальник кафедры остался доволен.

— Во всяком случае, признание актуальности вашей работы уже хороший шанс на успех,— рассуждал Ренат Константинович, выслушав доклад Андрея. — Сложнее с получением разрешения на сотрудничество с МАПовцами. Посылать письмо следует однозначно и делать это надо, не мешкая. Но письмо должно быть убедительным и для нашего московского руководства и для авиационщиков. Второе, что нужно срочно делать — готовить ходатайство в военно-морскую академию о прикреплении вас соискателем по кафедре материальной части.

Платонов удивился:

— А как же тогда быть с москвичами?

— Не спешите, — остановил его Пятница, — шаг этот крайне необходим. Нужно определяться прежде в своей «системе», а уж потом искать покровителей на стороне. И потом, разрешения то у нас нет. Это ёще пока журавль в небе. Но даже если оно и появится, то помехой никак не будет. Творческий контакт с Москвой нужен в любом случае.

Неизвестно почему, но Андрей не любил Ленинград. Он ассоциировался у него с канонизированной иконой в дорогом золоченом окладе. Бывал он в нем дважды проездом, и оба раза в феврале. В памяти от этих посещений остались серая унылость выстуженного Невского, свинцово-пепельный лед Невы, круговерть поземки на Дворцовой площади и заиндевелый Медный всадник, вздыбивший своего скакуна навстречу колючему ветру с Финского залива. Он понимал, что не справедлив в оценке Великого города, но в душе всё же отдавал предпочтение суетной, разноликой Москве. И к военно-морской академии у него отношение тоже было настороженным. Ещё в Североморске пришлось по служебным делам пару раз столкнуться с её выпускниками — людьми подчеркнуто холодными по отношению к офицерам из дальних заполярных гарнизонов.

Платонов всегда болезненно переносил любое высокомерие. Каждый раз после стычек с вышестоящими чинушами он переживал, пытаясь докопаться до причины несправедливого отношения к себе. Наконец, махнул рукой и просто стал держаться по возможности подальше от академических менторов. Отчасти из-за этого он и к академии охладел и на предложение командира полка поступать на заочное отделение отказался.

Ренат Константинович достал блокнот, выписал что-то на бумажку и протянул её Платонову:

— Вот адреса. Не тяните с письмом. А я сегодня вечерком позвоню своему однокашнику, начальнику кафедры тактики, и попрошу, чтобы он этот вопрос «провентилировал» у коллег и подстраховал наше обращение.