Беспокойный отпуск

— И про оборотня, и про соседей ваших. Хочу узнать, что за люди, откуда вообще в нашем городе скинхеды появились.

— Ну, что скинхеды, — удивился краевед, — а какая в сущности разница? Коммунисты есть, либералы есть, демократы есть, даже партия любителей пива есть, вот и они объявились.

— Не безобразничают?

Старик сокрушенно покачал головой.

— Сейчас молодежь уже не та, все безобразничают и хулиганят. Вот все про убийства эти болтают, а сколько в округе людей побили и ограбили, никому не известно. Рабочие окраины. Что же Вы хотите? Напьются и идут первому встречному морду бить.

— Понятно.

Я боялся, что Борис Борисович сейчас надолго затянет стариковские разговоры о том, что раньше такого не было. Слушать о правильной юности моего нового знакомого мне совсем не хотелось.

— А про оборотня нашего ничего больше сказать не можете, вдруг еще похожие случаи были?

Борис Борисович нахмурился.

— Вы понимаете, бывали случаи, которые можно было бы с этим делом связать. Меня и на телевидении об этом спрашивали. Уж больно любят журналисты публику пугать.

Краевед полез в какую-то папку и достал оттуда копии газетных вырезок.

— Вот посмотрите, в 47 году и в 58 случались похожие убийства. Времена были голодные, людям есть было нечего, не то что животным, собаки дичали, сбивались в стаи, задирали скотину, на прохожих нападали.

— И что, расследование не проводили, — поинтересовался я, разглядывая статьи.

— Проводили, подняли старое дело, милиция носом землю рыла, даже потомков лесника — душегуба нашли. Возили их в область, допрашивали, но потом отпустили.

— А они, что же, так и остались жить в нашем городе? — удивился я.

— А что им не жить, — Борис Борисович усмехнулся, — первое время конечно нелегко пришлось, соседи даже дом спалить хотели, но потом как-то забылось все, тем более что люди были простые, как говорится рабочий класс, так что у новых властей к ним претензий не было, скорее наоборот.

Видя, что я потерял интерес к газетным вырезкам, Борис Борисович убрал их в папку.

— Да, последний из их рода до сих пор здесь живет и в том же самом доме, где вещи убитых женщин нашли. Хороший такой мужичок, только пьет много.

— Не может быть, — не поверил я.

— У меня и адрес его где-то сохранился, но такая разруха, — хитрый дед сокрушенно покачал головой, — ничего найти не могу. Надо ремонт делать, но без спонсорской помощи не поднять все самому.

Я достал из кошелька тысячу рублей и положил на стол.

— Хочу пожертвовать на ремонт музея.

— Спасибо, благодетель, — улыбнулся Борис Борисович, — на Овражной улице он живет, дом 3. Это почти у самого леса.

Я вышел из музея и зашагал по дороге в сторону автобусной остановки. Прошлый раз тяжелые покосившиеся чугунные ворота были закрыты на замок, но сегодня они были распахнуты настежь. За ними можно было разглядеть облезлую дверь и стену, расписанную свастиками и собачьими головами. Рядом с воротами на низкой скамеечке развалился толстый бритый парень лет 20-ти. Он курил и пил дешевое пиво из банки. Хлопнула дверь и к нему подошел худой дерганный субъект в кожанке, из-под подвернутых потертых джинсов торчали высокие шнурованные ботинки. На завсегдатаев «качалки» они походили мало, и, если бы не бритые головы и характерная одежда, их можно было бы принять за обычную уличную шпану.

— Здорово дядя, — окликнул меня толстяк, — не боишься по городу в таком плаще ходить?

— Нет, — ответил я и быстро зашагал по дороге.

— Эй, дядя, постой!

Я решил не останавливаться.

Чтобы добраться до автобусной остановки, мне нужно было пройти по открытому месту метров 10 и пересечь небольшой лесок, превращенный местными жителями в подобие городской свалки. Среди зарослей ольхи и черемухи лежали груды ржавого железного хлама. У самых кустов я быстро оглянулся и увидел, что мои новые знакомые решили пуститься за мной в погоню. Место было безлюдное и тихое, и похоже парни хотели поживиться за мой счет. Когда заросли укрыли меня от преследователей, я свернул с дорожки и спрятался за стоящим на боку кузовом старого «Москвича». Скинхеды появились через несколько минут. Они выбежали из-за поворота и остановились. Толстяк запыхался и тяжело дышал.

— Куда он подевался? — спросил тощий парень.

Дорожка в этом месте была прямая, как стрела, и далеко просматривалась.

— Здесь, где-то, — проворчал толстяк, — спрятался червяк.

— Ничего, — тощий хихикнул, — никуда не денется.

В глубинке молодежное движение может принять, какую угодно извращенную форму. Работы в городе нет, перспектив никаких и подростки, закончив школу, сбиваются в опасные стаи. Высокие идеалы ничего не значат, а принадлежность к группировке позволяет чувствовать себя в относительной безопасности. Мне не приходилось сталкиваться в Питере со скинхедами, возможно они довольно милые люди и не задевают прохожих по пустякам, но здесь передо мной оказалась обычная шпана, с которой нужно было держать ухо в остро.

Вечно прятаться в своем укрытии я не собирался, поэтому подхватил с земли увесистый железный стержень и вышел на открытое место.

— Здорово, фашисты!