Петрова много хвалили. Сашка стоял пунцовый, рядом с заместителями мэра, жал руки родителям учеников и отвечал на похвалы и приветствия. Когда основная масса гостей раскланялась, он потащил нас на второй этаж к себе в кабинет, закрыл дверь на ключ и вытащил из стола бутылку водки, нарезанное сало и банку домашних соленых огурцов.
— Достали они со своими речами, упыри проклятые, — прогудел он, разливая водку в чайные чашки.
— Не понимаю, что ты завелся, — спросил Лидский, доставая и закуривая сигарету, — нормальный фуршет. Мне даже перепал бутерброд с икрой.
— А мне икры не досталось, — пожаловался я.
— Все, что они говорили — вранье. Здешние чиновники на здание наше давно зубы точат, хотят отобрать. Слава богу у меня учатся дети влиятельных людей, а то бы уже отхватили, — сказал Петров.
Мы чокнулись и выпили.
Со смерти Лорда прошло несколько дней и о несчастном случае уже начали забывать, когда сантехник Васька Скоморохов, решил выпить пива по дороге на работу. Несмотря на запрет продавать алкоголь до 11 часов утра, никто в нашем городе и не думал отказать хорошему человеку в выпивке, поэтому сантехнику, без разговоров, дали бутылку крепкого. Васька пошел через парк, свернул с аллеи и залез в кусты, чтобы не попасть на глаза, идущей на работу, жене. В зарослях он на что-то наткнулся, а когда наклонился рассмотреть, что там лежит на проходе, поперхнулся, выронил бутылку и со всех ног и помчался к приемному покою, выкрикивая на ходу, какие-то нечленораздельные звуки. Он перебудил всю округу и до смерти перепугал дежурную медсестру.
В больничном парке, в нескольких метрах от того места, где нашли Лорда, лежало мертвое тело.
В этот раз полиции было еще больше. Целый день на территории больницы работали криминалисты, прибыл даже кинолог с собакой. Местные жители облепили решетку парка и расходиться не собирались, пацаны прогуливали школу и гроздьями висели на деревьях, чтобы рассмотреть подробности. Приехал даже чиновник из администрации, с секретаршей в короткой юбке. Казалось, что больница находится в осаде. Лидский забаррикадировался в кабинете, но ему все равно пришлось ответить на целую кучу идиотских вопросов. Днем ему удалось вырваться на несколько минут, и он сразу позвонил мне.
— Еще одно убийство. Опять собака. Не понимаю, что полицейские от меня хотят, — шипел он в трубку, — я всего лишь доктор. Я не могу отвечать за то, что происходит в этом чертовом парке. У меня даже сторожа нет.
Мне, что самому там ночами с ружьем на карауле стоять?!
— Коля, не дергайся, — утешал его я, — пусть полиция разбирается. Посылай всех подальше.
— А я что делаю!?
— Покойника опознали?
— Опознали. Это Мордовкин, слесарь из ЖЭКа. Он с нами в параллельном классе учился. Помнишь его?
— Нет, — честно признался я.
— Да и черт с ним. Приходи часам к восьми. Надеюсь они к этому моменту уже оставят меня в покое.
— Хорошо, приду.
— Если до вечера меня сердечный приступ не хватит, — буркнул Коля и отключился.
Я зашел в больницу и прождал Лидского около получаса, он давал интервью местному репортеру с кабельного телевидения. Официальные лица уже уехали, зеваки схлынули, но в парке оставили милицейский пост.
— Совсем они меня измучили, — пожаловался Коля.
Он достал из шкафчика бутылку коньяка, две маленькие рюмки и шоколадку.
— Выпьешь?
— Не откажусь.
В кабинете было сумрачно, горела только настольная лампа.
— Уже второй несчастный случай. Просто, какая-то собака Баскервилей. Теперь начнутся разговоры. У меня и так, после смерти Лорда, бабки бояться в больницу приходить.
Мы выпили и Лидский закурил.
— Шел бы ты домой, — сказал я.
Коля выглядел плохо, видимо не высыпался и нервничал из-за случившегося.
— Да куда я…, — начал он и замолчал, — собственно здесь и есть мой дом. Не могу в пустой квартире сидеть.
— А медсестра, блондинка? — спросил я, — хорошая женщина и в твоем вкусе.
Лидский хмыкнул.
— Срисовал уже?
— А то.
— Хорошая, но замужем.
— Ну, когда тебя это останавливало?
— Провоцируешь меня, — хмыкнул Коля, — ну, и ладно.
Он включил электрический чайник и полез в шкаф за растворимым кофе.
— Да, нормально у нас с ней все, но мужа бросать не хочет, жалеет. Так что сегодня дома меня кроме холодной постели ничего не ждет. Ты торопишься?
— Нет.
— Тогда давай коньяк пить.
Я кивнул, потому что ничего не мел против, и наполнил рюмки.