Беспокойный возраст

— Видишь, — сказал Черемшанов, — вместо нескольких человек с вибраторами — один автомат. Трамбовка ускоряется на большей площади. Эту штукенцию я повезу с собой. Там, на месте, с практиками посоветуюсь, добьюсь, чтобы изготовили опытный экземпляр, попробую, может, пригодится.

Должно быть, он впервые показывал свое изобретение и поэтому особенно волновался.

— Ты, Саша, просто гений! — сказал Максим полушутя. И у него опять, как когда-то, засосало под ложечкой. — И на работу ты едешь не с пустыми руками.

Саша фыркнул:

— Ну вот еще! Это только дань пионерскому возрасту. Там нас ожидают вещи посерьезнее.

— Но ты уже работаешь, над чем-то думаешь, — заметил Максим Завистливо.

— А думать и читать никому не возбраняется, — ответил Саша и засмеялся. — Как же иначе, если не думать? Я люблю свою специальность и предвижу в ней большие возможности. Всякая работа требует фантазии, любви к ней. Я еду в Ковыльную, как в неисследованную страну. Авось найду там что-нибудь новое. И меня уже разбирает любопытство… А ты как думал? Разве ты без этого едешь? Ехать на стройку только для того, чтобы получать зарплату, — это сонное дело, друг мой… Что это у тебя? — изменив тон, спросил Черемшанов и потрогал повязку на руке Максима.

— А так. Чепуха… Поцарапал немного, — ответил Максим и отвел глаза. Ни у Стрепетовых, ни здесь ему не хотелось рассказывать о своих приключениях. Ему казалось: этим он выдал бы какую-то душевную, связанную с Лидией тайну.

Максим уходил от Черемшанова по-новому взволнованный не домашним беспорядком, кипами технических книг, журналов, чертежей и даже не моделью изобретенной машины, а неукротимым огнем в глазах Саши, его неустанным стремлением к какой-то ему одному ведомой цели. Черемшанов похудел еще заметнее, бледные щеки его запали, лопатки острее выпирали из под поношенного, забрызганного машинным маслом пиджака. Туговато, видимо, жилось Саше, но от этого он становился еще деятельнее и беспокойнее. И Максим впервые по-новому позавидовал всему, чем жил и чем занимался Саша. Он старался найти в своей душе что-нибудь подобное его душевному жару и не находил, и от этого ему становилось не по себе.

К Бесхлебнову Максим приехал расстроенный и хмурый. Миша встретил его с веселым радушием.

— Ты что такой мрачный? — спросил Бесхлебнов. — Или разлюбила? — и он рассмеялся.

— Пока не разлюбила, но боюсь, что разлюбит, — в тон ему пошутил Максим, заражаясь ясной веселостью Бесхлебнова.

— Почему?

Максим махнул рукой:

— Никудышный я.

Увидев на левом лацкане Мишиного пиджака отливающий золотом и эмалью новенький орден Трудового Красного Знамени, Максим сказал:

— Вот видишь, ты уже орден получил.

— Вчера, браток. Вчера вручили.

Из ясных, честных глаз Миши, казалось, летели брызги стыдливой сдерживаемой радости. Он совестился показать ее, но, как ни старался скрыть, она все-таки вырывалась наружу застенчивой и добродушной улыбкой. Во всем облике Миши было что-то праздничное, приподнято-возбужденное…

«Вот и этот тоже, как Сашка…» — подумал Максим с завистью.

30

Вечером у Страховых собралась приглашенная Максимом молодежь — человек десять. Лидия приехала с Галей и Славиком. Максиму хотелось представить ее матери в самом выгодном свете. Но из-за пережитых накануне волнений Лидия выглядела очень смущенной, лицо ее казалось потухшим.

Как только она вошла, Валентина Марковна пристально, с головы до ног оглядела ее. И по взгляду матери Максим понял — Лидия ее разочаровала. В ее глазах все ценимые им достоинства Лидии не имели значения. Мать считала ее недостаточно эффектной и изящной, эффектность и изящество казались ей чуть ли не главным преимуществом всякой подлинно культурной столичной девушки. И она подумала, что Эля Кудеярова была бы для Максима гораздо более подходящей подругой жизни.

Валентина Марковна не хотела сразу высказать свое мнение Максиму, но, когда тот, выбрав момент, встретил мать в другой комнате и спросил: «Ну как? Правда, хорошая?» — она уклончиво ответила: «Очень миловидна, но слишком проста». — «Ты ничего не понимаешь!»— рассердился Максим и ушел к гостям.

Лидия же, чутьем угадав произведенное на Валентину Марковну впечатление, еще более стушевалась и в продолжение, всего вечера, когда она с ней заговаривала, была очень застенчивой и неловкой. Это вызвало в Максиме досаду, и он тихонько сказал:

— Что с тобой? Почему ты такая — невеселая?

Она не ответила, а только подняла на него полные недоумения и тревоги правдивые глаза.